III.
«Приятных поисков». Что он имел в виду? «Где-то есть собака, которой ты нужна». Зачем? Что я смогу ей дать?

Было лишь совершенно очевидно, что я никогда ее не брошу, потому что не бросаю собак. Я могу легко бросить мужчину, но не собаку. Впрочем, однажды я даже бросила мужчину из-за собаки... Но что я смогу дать моей собаке? Что лежит за пределами таких очевидных понятий как «любовь», «забота», «кров» и «еда», входящих в минимальный набор требований собак к людям?

Я билась над вопросом, как математик над теоремой Ферма. Я поставила себя на ее, собакино, место. Чего бы я хотела от моего будущего хозяина? Предположим, у меня есть все необходимое, чтобы выжить физически и морально. А еще? Что мне нужно, чтобы быть по-настоящему счастливой?

В ответ тихонько звякнула еще одна, давно уже порванная, струна, о существовании которой я хотела бы, в конце концов, забыть. Этот вопрос относился к числу неразрешимых, лежащих в плоскости под названием «Общество и Я». Струна называлась «Свобода самовыражения». То, что я вряд ли смогу дать самой себе.

Я – психолог. Эта профессия – двуликий Янус: с одной стороны на вас смотрит специалист, помогающий вам решить ваши проблемы, а с другой – человек, скорее всего их успешно решивший: эманация терпения, понимания и всепрощения, супергерой, победитель человеческих комплексов и проблем.

Всем позволено всё - орать, грубить, говорить и делать глупости, впадать в состояние гнева и выпадать из него, когда захочется, а также бить об стену тарелки. И только психологам это не прощается и даже запрещается общественным мифом о том, что мы все время кому-то чего-то должны: «Ты же психолог! Ты же должна понимать!». Некоторые психологи, впрочем, довольно успешно вживаются в эту роль.

Раньше, когда я была значительно моложе, я еще пыталась что-то объяснять окружающим, отстаивая право на собственную эмоциональную жизнь. Будучи несколько раз грубо освистанной, я отказалась от дальнейших попыток и больше не разрушаю эти удобные всем стереотипы. Оказалось, что без них люди чувствуют себя голыми, как улитка без домика, и, пытаясь из последних сил защитить собственные иллюзии об окружающем мире, швыряют мне в лицо последний аргумент: «Если ты не умеешь управлять собственными эмоциями, значит, ты - плохой психолог». О, как они многочисленны, эти беспощадные палачи моего права ворчать, быть нетерпимой, не понимать, не хотеть мириться, ненавидеть, не подходить к телефону, лгать... Словом, делать то, что так легко делают они сами.

Теперь я перестала что-либо объяснять. Я устала. Оказалось, что мне проще жить под ослиной шкурой общестенных представлений, чем бороться за право быть собой. А что же тогда мое «я»? Мое «я»... Обратная сторона медали, которую иззредка видят лишь самые близкие. Это маленькое существо надежно спрятано от неодобрительных взглядов и защищено от критики. Страдает ли оно? Я не знаю. Оно привыкло жить под гнетом моей социальной роли и самовыражаться лишь в ее жестких рамках. Это ему не очень интересно, но оно привыкло. Оно – окей.

Струна звенела и звенела, напоминая о том, что давно уже не выходило на поверхность. Почему здесь и сейчас? Маленькое существо, живущее внутри меня, подмигнуло мне и помахало пушистым хвостом. Ответ пришел сам собой: «Точно. – подумала я. – Заведу-ка я себе хулигана. Все собаки похожи на своих хозяев. Вот пусть общество себе голову и поломает...». Я научу его лишь жизненному минимуму социальных правил – командам «Ко мне», «На место» и «Отдай носок». Я покажу ему, где в нашем саду можно прятать ворованное, а еще покажу склад палок, которыми можно будет мусорить в гостиной прямо перед приходом гостей. От ободранных обоев и растерзанных подушек я буду хохотать как безумная, а когда он порвет в клочья мою любимую книгу и виновато завиляет хвостом, я просто потреплю его по голове и скажу «Ну ты, братец, даешь»... Эта мысль мне понравилась, и я улыбнулась: «Что ж, может, начать искать? Все равно пока делать нечего». Маленькое существо кивнуло в знак согласия. Оно было не против заполучить легализированного обществом сообщника.

Я направилась в ближайшее кафе, на витрине которого была приклеена свежая реклама бесплатного беспроводного доступа. Устроившись в прохладной глубине зала, я попросила мальчика-официанта принести мне капуччино. Очаровательно улыбнувшись, он умчался на кухню и, так же бегом, вернулся, неся огромную чашку. Над кофе колыхалась белая пена, щедро посыпанная корицей и шоколадом.

Облизнув губы, я вдруг вспомнила, что дыхание маленьких щенят именно так и пахнет - кофе с молоком и улыбнулась. Мальчик, по привычке решив, что моя улыбка адресована именно ему, улыбнулся мне в ответ.

Включив компьютер и глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, я ввела в строку поиска ключевые слова, будто кинула в море бутылку с запиской о помощи. Вопрос породы отпал сам собой – самой хулиганской собакой в мире я всегда считала кокер-спаниелей. Интернет тут же откликнулся прибоем сайтов и оглушил меня разнообразием питомников, окрасов и родословных. Перед этой лавиной информации я совершенно растерялась. «Приятных поисков»...

Я щелкнула мышкой по первой ссылке. Питомник спаниелей недалеко от Парижа. В продаже имелись щенки шоколадного окраса, пяти недель от роду. Второй сайт обещал серых, с веснушками на лапах, неподалеку от нашей деревни. Третий, четвертый, пятый... Я листала и листала страницы, всматриваясь в фотографии, пытаясь представить себе этих разноцветных малышей и угадать, кто же из них обладает наиболее хулиганским характером. Ошибиться мне не хотелось.

Поблуждав еще немного, я вернулась к первому сайту, с «шоколадками». Щенки были хороши, мне очень нравился их цвет. Я решила позвонить – будь, что будет. Когда в трубке раздался первый гудок, мое сердце забило барабанную дробь. Однако ответа не последовало. Разочарованно слушая длинные гудки, я подумала, было, что все щенки проданы, а сайт еще не обновили, как вдруг в трубке раздался щелчок, и женский голос вежливо попросил меня оставить сообщение. Я послушно объяснила причину звонка и продиктовала номер, по которому мне можно было перезвонить.

Положив трубку, я почувствала настоящее эмоциальное истощение – у меня не было ни желания, ни сил продолжать поиски. Я собрала вещи и медленно побрела в сторону Шатле. Симпатичный полицейский улыбнулся мне, но я не отреагировала. В моем сознании, один за другим, словно военные дирижабли, всплывали тревожные вопросы, объявляя войну моей привычной картине мира. Неужели собаки умеют говорить? Или все это было бредом моего бедного мозга? Зачем мне собака? Зачем я ей? Как и где мне ее искать? Да и нужно ли?

Эти вопросы крутились в моей голове, беспощадно доказывая, что в моей жизни есть что-то, неподвластное контролю моего сознания. От этого мне становилось еще хуже: кто, как ни я, мог рассказать другим, почему люди сходят с ума? Как-то незаметно я дошла до Шатле и там, в витрине магазина, поймала случайно свое отражение. Тревожные глаза, растрепанные волосы, сгорбленная спина и шаркающая походка. Мне стало страшно. На моем лице было отражено глубокое сомнение в реальности окружающего меня мира. Почему мужчины продолжают мне улыбаться? Наверное, из жалости.

И тогда, чтобы просто не сойти с ума, я решила – пусть. Пусть будет так, как это осталось запечатленным в моей памяти. Фотографией. Фильмом. Кто-то видит ангелов, кто-то – чертей, некоторые слышат голоса умерших, а кого-то похищают инопланетяне. А я сегодня говорила с собакой. И она сказала мне, что где-то есть другая собака, которой я очень нужна. Пусть будет так.

IV.

Мы живем в маленькой деревне, где-то в часе езды от Парижа на север. Наш дом стоит на окраине компьеньского леса, знаменитого тем, что здесь охотились почти все французские короли.

Традиция королевской охоты, больше похожей на костюмированный бал, жива до сих пор: бешеный галоп поджарых лошадей, всадники в зеленых камзолах, оглушающий лай гончих – поверьте, это стоит быть увиденным. За неимением короля, охота теперь управляется местной аристократией, которой, несмотря на годы правления Миттерана, как-то удалось сохранить свое состояние. Как нам недавно объяснил один сведущий в королевских делах господин, это единственная охота, которой удалось сохранить статус «благородной» после изобретения огнестрельного оружия: у всадников нет ружей, а только кинжалы. Поскольку взрослые самцы бьются чаще всего до конца, то где-то поблизости всегда есть машина скорой помощи и ветеринар. Бывает так, что оленю удается уйти.

Королевские охотники должны быть спортивны и бесстрашны: их лошади несутся через чащу напрямик, не разбирая дороги. Подготовка такой лошади стоит несколько сотен тысяч евро, поэтому этот вид спорта совершенно недемократичен. Удивительно, что французы никогда не подвергают сомнению королевские традиции: правом входа в этот спорт является банковский чек на сумму, равную примерно десяти годам моей зарплаты. Впрочем, я никогда не любила охоту.

Независимо от развития и исхода событий, благоприятных для оленя или для охотников, наступает момент, когда один из всадников подносит к губам взятый в городском музее старинный золотистый горн и созывает людей и собак. Забрызганная грязью кавалькада возвращается в город, где болельщики и почитатели встречают героев. Это тоже старая традиция – иногда горожане даже надевают специальные старинные костюмы. Дети бегут рядом, держась за стремена, а местные собаки с завистью облаивают усталую свору. Гончие не обращают на них ни малейшего внимания: голодные, они спешат вернуться к себе на псарню... Иногда они теряются в лесу, и тогда их находят местные жители.

Когда, в начале марта, охотничий сезон наконец закрывается, лесные звери смелеют и забредают в частные сады через дыры в заборах. Однажды ранним утром, одни наши соседи обнаружили у себя таких гостей: кабанья семья с выводком полосатых поросят, похожих на продолговатые арбузы, смачно хрустела прямо под окнами луковицами очень породистых ирисов, украшением их сада. Их собаке чрезвычайно повезло – хозяин едва успел поймать ее за хвост, когда та ринулась спасать имущество.

В наш сад кабаны не заходят – у нас им нечего делать: ни луковиц, ни фруктовых деревьев у нас не водится. Зато к нам же часто забегает лесная мелочь – ежи, мыши и хорьки: они копаются в мусорных мешках, которые мы опрометчиво выставляем с кухни прямо на террасу.

А еще в нашем саду с самого раннего утра поют птицы, и, когда становится тепло, поем мы сами: на запах наших шашлыков обычно слетаются все наши друзья. До самого октября двери-окна нашего дома закрываются только на ночь: дом дышит, по нему гуляет легкий ветерок, несущий из леса запахи деревьев, травы и животных. Летом в доме отчетливо слышно, как, где-то неподалеку, блеют овцы, чаще всего принимаемые нашими гостями за слуховые галлюцинации. Поскольку в нашей деревне нет ферм, то овца в саду является такой же экзотикой, как, например, осел или лама. Кстати, у нас в деревне они тоже есть, но о вкусах во Франции не спорят, тем более, о вкусах соседей.

Наша деревня считается достаточно большой, чтобы иметь право на собственную булочную, почту и химчистку. В церкви, что напротив мэрии, по утрам звонят колокола. У соседей слева живет глуповатый йоркширский терьер: он оглушительно тявкает на нас из-за забора. Мы не знаем, как его зовут, потому что никогда не видели его хозяев. У соседей справа есть толстая кошка, которая целыми днями лениво греется на солнце или ловит мышей, но явно из любопытства, а не от голода.

Наш сад больше смахивает на лес, но, в начале марта, в нем начинается буйное цветение всего того, что было посажено предыдущими жильцами. Крокусы цветут белым и голубым, ирисы – фиолетовым, нарциссы – желтым... Наверное, бывшие жильцы скупали все, что кончалось на «сы», во всяком случае, ни роз, ни тюльпанов они не посадили. Над нашей входной дверью красуется странное дерево, на голых ветках которого сначала распускаются фиолетовые цветы, а только потом появляются листья. Я подозреваю, что оно тоже заканчиватеся на «сы».

В тот понедельник дом впервые оглушил меня тишиной, и, хотя я была к этому готова, отсутствие звука цокающих по полу когтей тотчас заметалось по закоулкам моей заплаканной души, напрасно ища выхода. Я присела на диван, но мой взгляд уперся в пустоту на его краешке. Я вышла на кухню, и отсутствие миски резануло по живому. Решив сходить в лес, где дождь смысл уже все следы собачьих лап, я вышла из дома.

Не успела я сделать и двух шагов, как к забору золотистым клубком подлетел соседский йорк.

- Привет, а где Юджи? – заорал он, вставая передними лапками на забор.

От удивления я споткнулась и схватилась рукой за сетку, чтобы обрести равновесие.

- Ты разговариваешь?! – спросила я и присела на корточки, чтобы погладить его по крошечной, размером с яблочко, голове.

- Не знаю! – пожав плечами, проорал йорк. – Я всегда разговаривал. Это ты мне не отвечала! Я думаю, что ты меня просто не видишь, поэтому я встаю на задние лапы и ору как можно громче!

- А-а-а! Теперь понятно. Нет, я тебя прекрасно вижу. – ответила я растерянно. – А ты не мог бы говорить потише?

- Мог бы!– сказал он, немного сбавив громкость. – Так где Юджи?

- Ее больше нет. – грустно ответила я и почесала его за ухом, заранее утешая.

- Как это – нет? – спросил он разочарованно. – Ты ее отдала?

- Нет, она умерла.

- Как это – умерла? – разволновался йорк. – Как это?

- Ну как... – ответила я и пожала плечами, не желая вдаваться в подробности. – Все рано или поздно умирают – и собаки, и люди, и другие животные... Тогда то, что от них остается, закапывают в землю, а воспоминания о том, какими они были при жизни, бережно хранят.

- Понятно. – задумчиво ответил йорк.

Он покачал головой, потоптался на месте, что-то бормоча себе под нос. Вид у него был расстроенный. Я подумала, что зря объяснила ему все это. Наверное, лучше было бы сказать, что Юджи вернулась обратно, в Россию. Вдруг йорк перестал топтаться, и посмотрел на меня.

– Скажи, а ежи тоже умирают? – спросил он, как ни в чем ни бывало.

- А почему ты спрашиваешь? - удивилась я. – При чем тут ежи?

- Ну как «при чем», - начал рассуждать йорк, - вот, если еж вдруг умрет в нашем саду, то придется его закопать?

- Да. – кивнула я. – А ты уже где-то видел мертвого ежа?

- Нет, я пока не видел, - начал объяснять йорк озабоченным голосом, - но я видел живого. Так вот, если он внезапно умрет, то кто же будет копать яму?

- Теперь понятно! – ответила я. – То есть, ты думаешь, что яму придется копать тебе?

- Конечно! – воскликнул йорк, еще больше забеспокоившись. – Но как же я выкопаю яму для ежа, если я сам с него размером?

- Не волнуйся, - успокоила я его, - если ты вдруг найдешь мертвого ежа, то ты обязательно скажи мне, и я сама его закопаю.

- Тогда ладно. – удовлетворенно кивнул йорк. – Тогда я не против.

- Кстати, а как тебя зовут? – спросила я.

- Робин Гуд де Форэ д’Алатт! - торжественно произнес йорк, благородно шаркнув ножкой. - А тебя?

- Ирина. - представилась я.

- Просто Ирина? - удивился он. – А как называется твой питомник?

- У людей нет питомников, Робин. У людей - фамилии.

- А-а-а! – протянул йорк. - А у моих хозяев фамилия на мою похожа, такая же длинная, там тоже есть «де». Поэтому я и решил, что они из питомника.

- Ну, в каком-то роде, из питомника. - улыбнулась я. – «Аристократия» называется. К ней принадлежит относительно небольшое количество лиц.

- А это хорошо или плохо? – спросил он.

- Как тебе сказать... – задумалась я, – те, кто к ней принадлежит, считают, что это очень хорошо. А всем остальным - все равно. Поэтому я затрудняюсь тебе ответить.

- Ладно, - разочарованно протянул Робин, - если затрудняешься, тогда не надо. А у тебя будет еще собака?

- Не знаю, - пожала я плечами, - я пока еще ее не нашла.

- А ты мне скажешь, когда найдешь? А то мне общаться не с кем! – сказал йорк, сделав жалобное личико. – У нас еще кошка есть, но она меня игнорирует.

- Ну, раз кошка игнорирует, то тогда точно надо собаку. Потерпи, я тебе скажу, когда.

- Ты только побыстрее ищи, ладно? А то мне так не хватает друга!

- Если б ты знал, как я тебя понимаю...

Мы попрощались, и я пошла своей дорогой. Молодая яркая зелень буйствовала повсюду, и этот триумф жизни казался мне особенно несправедливым. Я попыталась философски посмотреть на вещи, но мне это не удалось. Я – не философ. Я – обычный человек, потерявший вчера лучшего друга. Присев на скамейку, я нарисовала прутиком на земле длинноухий профиль. Мои мысли блуждали где-то далеко, в Бретани, скакали по отвесным скалам, валялась в жухлой зимней траве и слушали прибой Атлантики. Мы с Юджи встречали там последнее Рождество.

Внезапно, вырывая меня из глубин памяти, в кармане застрекотал сверчком телефон – тонкая ниточка, возвращающая меня, словно марионетку, в грустную реальность. Определившийся номер был мне незнаком. Общаться не хотелось, но я ответила.

- Это питомник «Шато де Принцесс». Меня зовут Натали. Вы оставили Ваш телефон на автоответчике.

Голос ее был приятным, спокойным, не деловым. Меньше всего мне хотелось попасть на человека, делающего бизнес на собаках.

- Собственно, я хотела узнать, есть ли у вас девочка шоколадного цвета. – сказала я.

- Есть! – ответила она. – Вам повезло. Она осталась последняя, пока не продана. Хотите посмотреть?

- Хочу. А когда?

- В четверг вас устроит? Вечером? Часов в семь?

- Договорились. Спасибо за звонок. Приятного вечера.

- И Вам.

Мы попрощались, договорившись о месте встречи. Разъединившись, я осталась сидеть на скамейке в полной прострации. Оставить сообщение – это одно, но получить реальное предложение – совсем другое. Больше всего меня пугала необходимость принятия решения, на которое у меня теперь было ровно три дня. К тому же, неумолимо приближались августовские каникулы, которых мы с ЖЛ так ждали. А значит, задуманное нами еще полгода назад путешествие в Грецию. А значит, остров Тинос, лучшее в мире море, вино и рыба. А щенок? Боже, куда я ввязываюсь... Я тотчас перезвонила Натали.

- Никаких проблем. Пусть она побудет у Вас до начала августа, а потом я ее возьму обратно, до конца Ваших каникул... Если дадите мне Ваш мейл, то я сейчас Вам сброшу последние фотографии малышки. Да, относительно имени: оно должно начинаться на «К»...

Я вернулась домой, надеясь обнаружить в электронной почте фотографии моей будущей собаки. Действительно, они там уже были. «Шоколадка» была сфотографирована с любовью, шерстка ее блестела, а глазки смотрели со свойственным всем младенцам потусторонним любопытством. Мне она понравилась. Наверное, я назову ее Калинкой.

С трудом оторвав взгляд от забавной щенячьей морды, я посмотрела в сад. Чуда не произошло. Вчерашний холмик все так же чернел в глубине, а яма под ним была похожа на дно моего сердца, куда упала звонкая монетка жизни моей собаки. В тот же вечер я посадила там цветы - розовато-лиловый вереск, символ бессмертия и красоты.

V.
Четверг наступил неожиданно быстро. От необходимости скорого принятия решения я чувствовала легкое удушье. Но, так или иначе, в сумке лежала чековая книжка, и я уже подумывала о том, где купить детские барьеры для лестниц.
Питомник Натали оказался неожиданно большим. Это был огромный дом, каждый квадратный сантиметр которого был отдан собакам. Разноцветные спаниели сновали повсюду, прыгали на диваны, на стулья, кто-то даже влез на стол. Они лизали мне руки и визжали, лаяли, рычали на разные голоса. Ладони мои сразу же покрылись липкой слюной, кто-то в порыве нежности грыз мои пальцы, двое из них тянули в разные стороны шнурки, а еще кто-то внизу тихонько жевал брючину, очевидно, в знак признательности за нанесенный визит.

Отбивая меня от радостно визжащей стаи, Натали пыталась мне что-то объяснить, размахивая руками и притворно сердясь на своих собак. Наконец, она просто схватила меня за рукав и потащила в комнату, отделенную от остальных помещений единственным в доме барьером. Это был детский сад, где в загончике смирно сидело три щенка. Увидев нас, они, как по команде, повернули головы и стали меня разглядывать.

Натали перелезла через барьер и вручила мне Шоколадку. Я стала внимательно рассматривать ее, затрудняясь сказать что-то конкретное. Дело в том, что все маленькие спаниели ужасно трогательны, и это сильно сбивало меня с толку. Что же именно должно было мне подсказать, что это именно моя собака? Щенок смотрел на меня сомнамбуличным взглядом, покачивая головой, как китайский болванчик. Я прислушалась к себе. Ничего.

Мы немного поговорили о собаках, Натали отвезла меня на вокзал, и я, смалодушничав, сказала, что приму решение вечером и завтра позвоню ей. На том и расстались. В вагоне, к счастью, я была одна, что позволило мне сосредоточиться на моих ощущениях. Признаться, этот первый опыт меня не столько разочаровал, сколько насторожил. Ни одна струнка не дрогнула во мне, когда я взяла ее на руки. Может, эта была просто пустота, оставшаяся в моем сердце?

Вернувшись домой, я написала Натали короткую записку, извиняясь за потерянное ею время и пожелав удачи Шоколадке. Решив проверить себя еще раз, я опять открыла сайты со щенками. Дом был пуст, ЖЛ уехал в командировку, спать мне не хотелось.

Не торопясь, я просматривала по диагонали всякую всячину, посвященную спаниелям – прибретение щенка, стрижки, выставки... Все это было так близко и, одновременно, бесконечно далеко, как-будто я возвращалась в свои двадцать лет.
Юджи... Она была ужасно смешной, даже какой-то нелепой: из одной ее брови торчали белые вибриссы, а из другой – черные, а взгляд был не по-детски мрачен. Заводчица оценивала ее не очень высоко, настойчиво предлагая мне на выбор двух других щенков, гораздо более, с ее точки зрения, удавшихся. Но я захотела именно эту, ни на что непохожую, собаку. Вспомнив, как по дороге домой она описала мои новые джинсы, я улыбнулась и посмотрела в глубину сада. По вереску, словно в ответ, пробежал ночной ветерок.

Углубившись в воспоминания, я зашла на сайт знакомого питомника в Москве. Интернет отозвался пустотой, сказав, что сайт и питомник закрыты в связи со смертью их хозяйки. Я искренне расстроилась, и тогда, наудачу, набрала по-русски просто «кокер, питомник». Первый же выпавший сайт пробудил во мне смутные воспоминания: лицо хозяйки показалось мне знакомым. Мы точно виделись, наверное, на выставках, примерно пятнадцать лет назад...

Я нажала на ссылку «Щенки». С единственной фотографии, размещенной в этом разделе, на меня смотрел... клоун. Выражение его морды невозможно было описать, настолько оно было смешным. Я расхохоталась, не без сожаления понимая, что везти щенка из России – это полное безумие, и об этом не стоит даже мечтать. Я закрыла страницу. Побродив еще немного по страницам французских питомников, я поняла, что ничего не понимаю в предложениях – шквал информации, фотографии, родословные... Как решить? Я вернулась на тот, русский, боясь в душе, что клоун мог вдруг куда-то исчезнуть. Фотография была на месте. Я решила, что завтра позвоню туда, чтобы получить независимый совет на тему выбора щенка. Как ни странно, хозяйка этого питомника в Москве была единственным человеком, у которого я могла бы попросить помощи...

Наутро, едва проснувшись, я позвонила в Москву. К телефону подошла сама хозяйка, Ирина. Две минуты разговора, и вот, оно, неизбежное:
- Может, все гораздо проще? У меня девчонка сидит, ей четыре месяца уже. Продавать «на диван» не хочу. Лучшая сука в помете. Фото на сайте видели?

- Да...

- Хотите?

- Да...

- Надо только решить, как ее отправить к Вам, во Францию.

- Я приеду за ней сама.

- Ее зовут Бригантина, Брыся. Может, переименовать, если не нравится?

- Нет, Брыся – это прекрасно...

Ирина сразу прислала мне несколько фотографий. На одной из них, Брыся висела на заборе, корча рожи и уцепившись за сетку всеми четырьмя лапами. Я поняла, что деваться мне некуда: последующие пятнадцать лет моего душевного равновесия были опеределены.

Я позвонила ЖЛ и сказала, что нашла то, что искала.

- Так быстро?

- Так получилось.

- А как же Греция?

- Я полечу в Москву, как только мы оттуда вернемся. Хочешь, я пришлю тебе ее фото на мобильный?

- Давай, а то все-таки очень хочется узнать, что ты там такое приобрела. Пусть даже постфактум. – съехидичал он.

Я отправила фото. На том конце провода захохотало:

- Умора! А как зовут?

- Брыся.

- Как-как? Бри-иссъя-я?

- Ну, примерно.

- А сколько ей будет, когда ты ее заберешь?

- Семь месяцев.

- Хм... взрослая. Но ты довольна?

- Не то слово...

Самым сложным теперь было дождаться сентября. «Ничего, я подожду, – сказала я себе. – Скоро мы отправимся на остров Тинос, где, согласно преданию, живет Эол, греческий бог ветров. И каждый раз, когда подует северный ветер, я буду думать о маленьком клоуне с гордым морским именем, который еще не знает, что у него есть я...».

YanouchetteМне очень понравилось, прочитала на одном дыхании, СПАСИБО.

Спасибо за чудесное чтиво! А продолжение будет?

Да, конечно, будет продолжение. :)

Автор: Андрющенко Ирина

VI.
Пролетел июль, он состоял, в основном, из подготовки к путешествию: просматривая сайты с фотографиями Греции, мы находили в себе силы переносить парижскую духоту.

Наконец, наступил долгожданный день, и мы сменили офисные костюмы на шорты и майки, а компьютеры – на маски для подводного плавания. Путешествие было долгим, но оно того стоило: через несколько дней гонки по дорогам Франции, Италии и Греции, я валялась на пляже из самого тонкого в мире песка, перелистывала книгу про воспитание собак и наблюдала за рыбами. Это было похоже на счастье. Когда же мне это все надоедало, я брела в местное интернет-кафе и застывала, как греческий геккон в ожидании мухи, перед компьютером. Ирина иногда мне присылала брысины фотографии, и, даже если в ящике не оказывалось новых, я любовалась старыми, попивая гречесйий «фраппэ» - кофе с пеной и льдом.

На дне моей сумки, рядом с черным кожаным ошейником, лежал билет в Москву. Я подолгу всматривалась в даты и остальные, непонятные мне, обозначения. На прилагающемся к билету документе было написано: «13 сентября, Париж-Москва; 16 сентября, Москва-Париж, с собакой, десять килограмм сверх нормы». Сверх нормы... Еще бы в сантиметрах измерили.

Наконец, каникулы закончились, и мы вернулись домой. В обратном порядке перед глазами промелькнули греческие выжженные холмы, немыслимой красоты итальянские пейзажи и привычные глазу французские деревни. Дом встретил нас сыростью: август во Франции выдался дождливый, наш подвал был затоплен, его стены отсырели и, покрытые черными пятнами плесени, стали похожи на шкуру леопарда.

В ожидании вылета в Москву, я купила новый ошейник, поводок, миски и огромный пакет корма. Этот маленький склад жил теперь посреди кухни своей собственной, пока бессмысленной, жизнью. Я ездила на работу, вела семинары, принимала клиентов, но думать могла только о Брысе. Как она меня встретит? Как быстро она меня полюбит?

Маленький йорк Робин очень обрадовался, узнав, что я скоро привезу собаку. Он задавал мне самые неожиданные вопросы: например, быстро ли она бегает, и сможет ли он, по моему мнению, ее догнать. Признаться, я так привыкла с ним болтать и находила это настолько естественным, что в конце концов перестала задавать вопросы о моей психической полноценности. А когда со мной вдруг поздоровался пес, живущий в доме напротив, то я поняла, что смерть моей собаки что-то бесповоротно изменила во мне. Я решила об этом никому не рассказывать. Не хватало еще прослыть сумасшедшей.

День вылета, наконец, настал. Москва встретила меня хлестким осенним дождем, отчаянно колотившимся в иллюминатор самолета. Примерно так же стучало мое сердце. Тысячи картинок появлялись и пропадали в моей памяти – шприц в руках ветеринара, черная земля текущая сквозь пальцы, пустая подстилка, ошейник в сумке, Грей, Калинка-Шоколадка, молодая вдова в парке, говорящий йорк... Затейливый калейдоскоп судьбы, приведший меня из Франции в Россию, сегодня, тринадцатого сентября. Впрочем, не менее затейливый, чем тот, что привел меня из России во Францию.

Ирина встретила меня в аэропорту. Пока мы укладывали вещи в багажник ее машины, Брыся мрачно наблюдала за нами с заднего сиденья. Она была именно такая, как на фотографии – меланхоличный взгляд, полный немого укора. Белый хохол на голове и длинный хвост, плотно зажатый между задними лапами...

- Какой он у тебя красивый! – сказала я вместо приветствия. – Можно потрогать?

Глухо проворчав что-то непонятное, она спряталась за кресло водителя.

- Боится. – сказала Ирина и мягко тронула машину. –Ты не расстраивайся, она сначала со всеми так себя ведет.

Я повернулась и посмотрела назад. За сиденьем дрожал белый хохол.

- Брыся! Вылезай. – тихонько позвала я.

- Вот еще! – фыркнула в ответ собака. – Не вылезу, и не надейся.

- А у меня есть печенье. Я специально для тебя купила.

- Правда? Покажи!

Хохол переместился в проем между передними сиденьями. Я протянула печенье.

- Интересно, - задумчиво сказала собака, - я таких никогда не видела.

- Я думаю, ты многого еще не видела. – ответила я, жадно разглядывая ее. - Вот, например, ежей ты видела?

- Это что еще такое? – недоверчиво спросила она. - Это едят?

- Ну, как тебе сказать, - задумалась я, - некоторые - едят....

Мы подъехали к дому, мои родители нас уже ждали. Их собака, английский бульдог, обожаемая всеми старая сука по кличке Тори, ласково называемая «Скотиной» за упрямство и удивительно склочный характер, ритмично качалась в дверном проеме, переваливаясь с лапы на лапу. Она весело ухмылялась, видя перед собой новенькую жертву. Брыся ойкнула и нырнула под кухонный стол.

Я крепко зажала скотинино ухо между пальцами и шепнула прямо в его шелковистую глубину: «Тронешь мою собаку – убью», напомнив ей давно забытое ею ощущение твердой хозяйской руки. И, чтобы она яснее понимала, о чем я ей говорю, тут же напомнила, как она мучила Юджи, загоняя ее широкой грудью в какой-нибудь угол и всячески там над нею издеваясь.

- Ладно, ладно, - засуетилась Скотина, как только я выпустила ее ухо, - чего ты, чего ты? Я же просто так хотела - посмотреть, понюхать...

- Я тебе сейчас понюхаю, - прошипела я и посмотрела ей прямо в глаза, - сейчас посмотрю...

Сообразив, что незаметно подобраться к новенькой жертве у нее не получится, Скотина ушла в коридор и села в углу. Ее лоб пересекли три глубокие морщины, обозначающие серьезное размышление. Расслабляться было нельзя.

Ирина пожелала Брысе доброго пути и вышла в ночь. Мы с мамой прошли на кухню, налили себе чаю и стали обсуждать насущное, делая вид, что совсем не замечаем сидящей под столом собаки. Тогда, для большей уверенности, Брыся села мне на ногу.

- Ну что, поедешь ко мне? – спросила я и заглянула под стол.

- А зачем? – ответила Брыся, глядя на меня исподлобья и устраиваясь поудобнее на моей ноге.

- Ну как, зачем? – спросила я и протянула ей кусок печенья. – У меня есть дом, лес, белки, птицы и всякие другие развлечения.

- А все-таки, кто такие эти «ежи»? – задумчиво спросила она, обращаясь как бы ко всем.

- Это такие маленькие колючие собаки. - объяснила я. - Они рвут в клочья мусорные мешки и воруют отбросы.

- А-а-а, - заинтересованно протянула Брыся, - а что я с ними могу делать? Играть?

- Не думаю. Но ты можешь, например, охранять от них мусорные мешки. А еще у нас есть кроты.

- А они быстро бегают? – спросила она заинтересованно.

- Не очень. - призналась я.

- А есть у вас кто-нибудь, кто быстро бегает? – разочарованно спросила Брыся. - Например, ящерицы?

- Нет. - честно ответила я, хотя мне ужасно не хотелось ее расстраивать. - Ящериц нет. Но есть ЖЛ. Он очень быстро бегает.

Она задумчиво почесала за ухом и спряталась обратно под стол.

- Я сейчас подумаю и решу! – сказала она неуверенным голосом.

Мы продолжали разговор. Прошла примерно минута, и Брыся вылезла обратно. На ее морде было написано смущение.

- Решила? – спросила я, почесав ее за ухом на всякий случай.

- Нет... Я пойду в коридор подумаю, можно? А то под столом думать почему-то не очень получается. – попросила она.

- Ну иди, - разрешила я, - только не увлекайся там тапочками.

Она ушла в коридор, но вскоре вернулась.

- Ну как, решила ? – с надеждой спросила я.

- Не очень. Там эта сидит, как ее...

- Скотина?

- Она. Думать мешает. Я боюсь.

- Ну, думай здесь.

Брыся залезла обратно под стол и начала жевать мой тапок.

- Эй, - сказала я, - ты думать обещала, а сама жуешь.

- А мне это думать помогает, - ответила она, - ты, надеюсь, не против?

- Тогда жуй, если помогает...

Через несколько минут из-под стола донеслось:

- Я, кажется, согласна. А у тебя еще есть собаки?

- Нет, но есть соседский йорк. Кстати, он очень беспокоится, что не сможет тебя догнать в салки, потому что у него очень короткие лапки.

- Это не страшно! Я могу убегать и понарошку... – ответила она и влезла ко мне на колени, где, совершенно внезапно, она заснула, точнее, впала в сон.

Миновав караулющую удобного момента Скотину, я отнесла Брысю в комнату и положила на кровать. Она зевнула и свернулась клубком возле моей подушки, а потом подползла поближе и ткнулась носом мне в плечо.

- А вот скажи, - шепотом спросила она, проснувшись от пермемещения, - почему меня отдали именно тебе?

- Потому что я тебя выбрала в собаки, а Ирина выбрала меня тебе в мамы. – сказала я, прижимая ее к себе. – Это называется «судьба».

- А где ты живешь? – продолжила она.

- Во Франции. Мы туда поедем через два дня.

- А Скотина меня не покусает?

- Пусть только попробует...

- А ты меня будешь защищать?

- Конечно.

- От кого?

- От всех, кто будет на тебя нападать.

- А как мы к тебе поедем?

- Мы полетим. На самолете.

- А что такое сама-лет?

- Это большая железная птица.

- Как гусь?

- Немного больше...

Мы говорили еще очень долго, она рассказывала мне про свою жизнь в питомнике, а я ей – про свою во Франции. Теперь для нас обеих все стало по-другому. Помню, я тогда подумала: может, для равновесия, я тоже являюсь ее альтер-эго?

VII.
Последующие дни я посвятила разным домашним делам. Не имея права на вход в мою комнату, Тори несла бессменную вахту в коридоре и радостно скалилась каждый раз, когда я приоткрывала дверь.

- А можно мне только глазами посмотреть? – спрашивала она, умильно улыбаясь и виляя толстеньким задом с арбузным хвостом. – Я даже близко не подойду!

- Не верю! – сурово говорила я и плотно закрывала за собой дверь, от греха подальше.

Наконец, настал день вылета. На стойке регистрации нам любезно сообщили, что Брыся полетит в отсеке для собак, а не в салоне самолета. То, что Брыся – щенок, который просто весит чуть выше разрешенной нормы, не считалось. Как я ни просила, сотрудники аэропорта оставались непреклонны. Нам с Брысей ничего не оставалось, как по-братски разделить шесть таблеток валерьянки. Она бодрилась, но вид у нее был, конечно, неважный. У меня, впрочем, тоже. Я помахала ей на прощанье рукой. Когда клетку увезли, я посмотрела на часы, уже ожидая, когда же закончится эта двусторонняя пытка, входящая в гарантированную Аэрофлотом услугу по перевозке наших тел за три тысячи километров...

Через четыре часа, мы наконец-то сели в Париже. Я поспешила на стойку выдачи багажа, и там оказалось, что Брыся почему-то летела не в отсеке для собак, а в компании VIP-чемоданов. «Первый класс на вашем рейсе был забит до отказа. - сообщил мне служаший в красивой синей униформе. - Два дипломата, остальные – бизнесмены. С женами, разумеется». – закончил он с ухмылкой, намекая на количество ожидаемого багажа. Мое небогатое воображение тут же нарисовало груду одинаковых сумок «Луи Виттон» с известным всему миру, благодаря многочисленным подделкам, рисунком. «Что ж, не самая плохая компания», - подумала я.

Получив клетку, я поспешила выпустить Брысю на волю. Жены в шикарных дорожных костюмах ревниво оглядывались по сторонам, отслеживая качество и количество чемоданов своих недавних соседок по первому классу. Как только Брыся выскочила из клетки, их внимание сразу переключилось на нас: они, видимо, думали, что это была не простая собака, раз она летела в компании их багажа, а, как минимум, чемпион мира...

Впрочем, мне было не до жен: несмотря на то, что перелет завершился, Брыся ужасно нервничала. Вылетев пулей из клетки, она стала дико озираться по сторонам.

- Мама, мы где? Я ничего не понимаю! – бормотала она, пытаясь тянуть поводок в двадцати пяти разных направлениях.

- Успокойся, Брыся, - терпеливо повторяла я, - мы во Франции.

- И ты здесь живешь?! – заныла она. - Мне не нравится! Я хочу домой!

- Брыся, это - аэропорт! Сейчас нас отсюда заберут!

- А когда? Тут ужасно воняет!

Я ее понимала. После подмосковной дачи, французский аэропорт может вполне показаться адом.

- Прямо сейчас и заберут! Ты, главное, не волнуйся!

Я начала нервно набирать номер ЖЛ, который должен был уже давно ждать нас на стоянке.

- Чего ты кричишь? – невозмутимо отозвался он. – Я стою у седьмого подъезда и жду, когда ты мне позвонишь. Выходите же! – и он повесил трубку.

- Брыся, ты слышала? Он стоит у седьмого подъезда. – сказала я и взяла ее на руки, чтобы немного успокоить.

- А как мы его найдем? По запаху? – продолжала волноваться собака, дико иозираясь по сторонам. – А вдруг мы его совсем не найдем?

- А ты считать умеешь? – спросила я, переводя разговор на другую тему.

- До четырех лап! – гордо ответила она. – Когда мне мыли лапы, то говорили «раз лапа, два лапа , три лапа, четыре лапа». Я запомнила!

- Молодец! Давай, считай подъезды. Пошли! – сказала я и поставила ее на пол.

- Раз! Лапа... Два! Лапа... Три! Лапа...Четыре! Лапа... А много еще?

- Еще почти столько же. Давай, продолжай!

- Раз! Лапа... Два! Лапа... Три! Лапа... Четы...

- Стоп! Пришли! Вот он, седьмой!

Брыся обрадовалась и запрыгала на месте, хватая меня зубами за полы куртки. Мы сразу увидели ЖЛ: он открывал багажник машины, готовясь принять наши вещи.

- Это папа! – произнесла я как можно торжественней.

Брыся на всякий случай спряталась за меня.

- А чего это ты такая пугливая? – спросил ЖЛ, наклоняясь к собаке.

- Я – пугливая? Совсем я не пугливая! – возмущенно ответила Брыся. – Я просто с тобой не знакома!

- Ладно, поехали скорей отсюда. – он пожал плечами и быстро побросал наши вещи в багажник. – Потом рассмотрю.

В машине Брыся пыталась оторвать ухо плюшевому зверьку, которого я ей купила в качестве игрушки. Она делала вид, что не обращает на ЖЛ ни малейшего внимания, но я видела, что она изредка бросала на него косые взгляды.

- Надо же, забавная какая. Самостоятельная... – сказал ЖЛ. – А ты с ней только по-русски говоришь?

- Ага. Может, тебе тоже стоит русский выучить? – зная его нелюбовь к иностранным языкам, съехидничала я. – А то как вы будете общаться?

- А вдруг я выучу, а она со мной разговаривать не захочет?! – засмеялся в ответ ЖЛ.

Болтая о разном, мы вскоре приехали домой. Уже стемнело, и наши окна светились мягким, желтым светом: предусмотрительный ЖЛ оставил включенной лампу в гостиной. Мы прошли на кухню, где я открыла дверь в сад.

- Брыся, иди, подыши! Тут воздух лесной, свежий...

Она послушно вышла на террасу, покрутила головой и вернулась обратно на кухню.

- Не пойду! Страшно! – пробурчала она и прижалась к моей ноге.

- А чего ты боишься?

- Всего! Я тут ничего не знаю!

- Ладно. Тогда я тебе покажу сад утром, когда будет светло. А теперь, пойдем, выберем тебе место. Где бы тебе хотелось спать?

- С тобой!

- Со мной нельзя.

- Почему?!

- Потому что у ЖЛ аллергия на шерсть. Если ты будешь спать с нами, то он может задохнуться.

- А-а-а... – разочарованно протянула она. - А может, он будет спать один? А я – с тобой?

Я рассмеялась:

- Тогда он нас обеих выгонит из дома...

- Тогда вон там, в углу! Мне оттуда все будет видно – всех, кто заходит в дом! Можно?

- Хорошо, - согласилась я, - а теперь пойдем в сад, тебе надо все-таки пописать на ночь. Не бойся, я рядом постою.

Мы вышли в сад, небо было удивительно ясное. Звезды казались ближе, чем в Москве. Кричали ночные птицы, где-то ухала сова. Над головой порхали летучие мыши, похожие на маленьких привидений.

Брыся была утомлена дорогой и новыми впечатлениями, и, едва я положила подстилку на пол, она сразу же заснула. Мы с ЖЛ поднялись в спальню, поболтали немного и погасили свет. Не успела я закрыть глаза и настроиться на ночную, сонную волну, как снизу раздался отчаянный вопль:

- Мама-а-а! Ма-ама-а-а!

Я одним прыжком выскочила из кровати и побежала вниз.

- Что случилось?

- Мне снилось, что я потерялась в аэропорту... – пробормотала Брыся и жалобно заглянула мне в глаза.

- Это только сон... – я погладила ее по голове, думая о том, как же собаки похожи на детей. – Ты спи... Завтра утром я тебе сад покажу, там птицы всякие есть. Потом, может, йорк придет с тобой познакомиться...

- А ежи будут?

- Не знаю, может, будут...

- Посиди со мной! Пожа-а-алуйста...

Закутавшись в плед, я прилегла на диван. Брыся положила мне голову на колени и послушно закрыла глаза. Я терпеливо ждала, когда же она заснет, но, стоило мне пошевелиться, как она просыпалась и смотрела на меня так умоляюще, что у меня не хватало духу оставить ее одну. Потом я заснула.

Проснулись мы в обе в шесть утра. Мне безумно хотелось спать и ломило спину, но Брыся скакала по дивану довольная и бодрая.

- Брыся, - сказала я специальным педагогическим голосом, - если так будет продолжаться, то я – не согласна!

- Почему?!

Она подпрыгнула повыше и, изловчившись, лизнула меня в щеку.

– Почему? Мы же так хорошо спали?

- Мы – это кто? Это, наверное, ты хорошо спала, а я – не очень. Так что так больше не пойдет!

- А что мы будем сегодня делать? – хитро спросила она, переводя разговор на другую тему.

- Я сейчас пойду на работу. – сказала я.

Увидев, как разочарованно вытянулась ее морда, я поспешила добавить:

- Но у папы сегодня выходной, и он будет дома. А вечером я вернусь, и мы пойдем гулять в лес.

- А ты быстро вернешься? – грустно спросила она.

- Постараюсь побыстрее. В любом случае, тебе есть, чем заняться. – сказала я и кивнула на корзину в углу. - Вон там твои игрушки: два монстра, кенгуру, пластиковая морковка и резиновый цыпленок. Еще там на дне есть кости для жевания, если пороешься, то найдешь.

Брыся обрадовалась неожиданно появившимся сокровищам и побежала их рассматривать, а я стала готовиться к выходу на работу. В запасе у меня был еще добрый час, так что можно было не торопиться.

Отхлебывая горячий чай, я слушала, как собака обследовала дом, стуча когтями по паркету. Вот она пробежала по лестнице, потом зашла в ванную, где на пол сразу что-то упало. Потом она галопом спустилась вниз и приземлилась у моих ног. В зубах у нее был зажат пузырек из-под шампуня.

- Мама! Пусти меня на улицу! – прошепелявила она.

- А зачем тебе пузырек?

Она пожала плечами, показывая тем самым полную бессмысленность моего вопроса. Я открыла дверь. Потоптавшись на газоне, Брыся вырыла небольшую яму, аккуратно положила туда пузырек и забросала сверху землей. Полюбовавшись на результат своего труда, она вернулась на кухню.

- Брыся, а можно спросить, зачем ты закопала пузырек? – спросила я, пытаясь смахнуть полотенцем хотя бы какую-то часть свежей земли с ее лап и носа.

- Ну как, зачем? Как, зачем? – возмутилась Брыся сквозь полотенце. – Чтобы любоваться! Если йорк придет, а мне и показать ему нечего! А так пузырек – нате, пожалуйста! Откопал и показал!

- А почему ты не взяла свои игрушки? – спросила я с целью понять ее логику.

- Они мне пока нужны. Поэтому я сначала поискала что-нибудь совсем ненужное! - объяснила она, удивляясь моей непонятливости.

- Хорошо, а почему ты решила, что он мне не нужен? – продолжила я.

- Он лежал на полу, в ванной, даже не лежал, а... валялся! – воскликнула Брыся, возмущаясь нашей небрежности. - Я и решила, что он тебе совсем не нужен! А у тебя больше нет ничего, чтобы можно было закопать? – продолжила она как ни в чем ни бывало.

- Нет, не думаю, - ответила я серьезно, - но, может, вечером я тебе что-нибудь найду...

Мы с ней поболтали еще немного, я окончательно собралась и, не без сожаления, вышла из дома. Ведя машину до вокзала, я вспоминала хулиганское выражение ее морды и прыскала от раздирающего меня смеха. Жаль, конечно, что я не видела ее совсем щенком, но ничего, мы еще все наверстаем. Главное, что у нее было именно то, что я искала - ни на что не похожая логика, которую я утратила настолько давно, чтобы даже воспоминания о ней были правдой...

VIII.
Этот рабочий день был, пожалуй, самым длинным днем в моей жизни. Каждые десять минут я бросала взгляд на часы и с трудом сдерживала себя, чтобы в очередной раз не позвонить домой. Впрочем, сразу после обеда ЖЛ позвонил мне сам.

- Ты знаешь, чем она занимается? – забыв поздороваться, с восторгом спросил он и, не дожидаясь моего ответа, выпалил: - Она украла твой носок и утащила его в сад. Я даже глазом моргнуть не успел, как она выкопала яму, положила туда носок и забросала все землей. Я поискал и нашел еще два захоронения – со вторым носком и с шампунем! Скажи, а зачем она это делает?

- Ее спроси! – рассмеялась я. – Может, расскажет?

- Нет, ну правда? – продолжал ЖЛ. – Я не понимаю.

- Ох, боюсь, что мы этого никогда не поймем! – ответила я. – Но, по-моему, это смешно.

- Да уж, - хмыкнул ЖЛ, - пойду-ка я уберу все остальные носки, а то к твоему приезду наш газон превратится в маленькое носочное кладбище! – и он повесил трубку.

Представляя себе носочное кладбище, я продолжала веселиться до конца рабочего дня. Наконец, доделав последнее досье, я выключила компьютер и поехала домой.

Не успела я войти в дверь, как, радостно визжа, под ноги мне выкатился серый вихрь, количество зубов, языков, глаз и хвостов которого совершенно не поддавалось исчислению. Он облизал меня с ног до головы, радостно полаял, попрыгал вокруг и помчался куда-то вверх по лестнице. Я поднялась следом. Под моей кроватью что-то шуршало.

- Брыся, ты тут? – я отогнула покрывало и заглянула в темноту.

- Ага! Носки ищу! - вылезая из-под моей кровати, радостно сообщила собака и ткнула меня в руку чем-то мокрым.

Действительно, это был носок, мокрый и грязный, весь покрытый свежей землей.

- Если рассуждать логически, - сказала я, не подавая вида, что знаю об ее утренних проделках, - то ты не знаешь, как он там оказался?

- Не-а! – ответила Брыся и радостно замотала головой в подтверждение своих слов. – Но если он такой грязный и валяется под кроватью, то, может, он тебе совсем-совсем не нужен?

- Нужен, - сказала я, пряча носок в карман, - я его постираю и буду носить.

- Один? – удивленно спросила она.

- Почему один? – спросила в ответ я.

- Потому что второй носок я закопала в саду! Точнее, еще не откопала! – с тем же восторгом сообщила Брыся. – Показать, где?

- Не надо, - вздохнув, ответила я, - зачем мне закопанный носок?

- Тогда отдай первый ! – потребовала она. – Зачем тебе первый носок, если ты не хочешь откапывать второй?

- Логично.

Я сдалась и протянула ей носок, решив, что эти носки уже и так давно надо было выкинуть. Через несколько минут она вернулась с грязной мордой и лапами, с которых сыпалась влажная земля. На ее морде было написано удовлетворение от выполненной задачи.

- Я вот пришла спросить... – начала она, садясь на пороге комнаты. - Нет ли у тебя случайно еще одного ненужного носка? А то я пока только два нашла, и мне приходится их все время откапывать, чтобы опять закопать! Я так с самого утра играю – откопаю-закопаю! Откопаю-закопаю! Откопаю...

- Интересно, - перебила ее я, - а почему ты решила, что те два носка были мне совсем не нужны?

- Ну как же... – ответила Брыся недоуменно, - они же валялись на полу ?

- Валялись! – охотно согласилась я.

- Выходит, они тебе были совсем не нужны? – спросила она и наклонила голову, показывая всем своим видом, что в ее намерениях не было ничего дурного.

- Брыся, - сказала я специальным педагогическим голосом, - я тебе еще утром объяснила, что если что-то лежит на полу, то это совершенно не означает, что оно мне не нужно.

- А-а-а! – протянула она, наклонив голову набок и наморщив лоб. – А я-то думала, это касается только пузырьков! А оказывается, носков тоже! А-а-а!

Не успела я вставить последнее педагогические слово, как с улицы раздался лай - йорка наконец-то выпустили погулять. Он быстро пролез под забором и оказался на нашем участке: ожидая брысиного приезда, он копал настоящий лаз, чтобы ходить к нам в гости как можно чаще. Дело продвигалось медленно, но Робин упорствовал, потому что ему очень хотелось с кем-нибудь играть. Лаз был закончен только вчера, точно в срок, чем йорк невероятно гордился.

Услышав лай, Брыся вскочила на подоконник и уставилась вниз.

- Ой, какой хорошенький! – воскликнула она и обернулась на меня. - Я побегу, познакомлюсь?

Не успела я раскрыть рот, как она спрыгнула с подоконика на пол и помчалась в сад. Я спустилась следом.

- Привет! Меня зовут Брыся! – крикнула она на бегу, налетев на йорка и чуть не сшибив его с ног.

Обретя равновесие, йорк шаркнул ножкой:

- Робин Гуд де Форэ д’Алатт! – и он церемонно поклонился.

Брыся недоуменно посмотрела на меня и спросила:

- Они тут все такие?

- Какие – такие?

- Ну, такие!

Она шаркнула ножкой и театрально закатила глаза.

- Почти все, - сказала я, - это называется «хорошие манеры». Я потом тебе объясню.

- Брыся, а ты в салки умеешь играть? – не теряя присутствия духа от невежливых брысиных комментариев, спросил йорк.

- А чего тут уметь-то? – удивилась Брыся и пожала плечами. – Ты убегаешь - я догоняю, я убегаю – ты догоняешь! Все просто!

- Может быть, для тебя и просто! А для меня... Видела, какие у меня лапки? – воскликнул он и оттопырил, как мог, заднюю лапу, чтобы показать ее в полную длину.

- И что? – удивленно продолжила Брыся, все еще не понимая, к чему он клонит.

- Ну, как – что? Как – что? – заволновался Робин. – Давай сравним, тогда поймешь!

Брыся послушно встала рядом с ним и тоже вытянула заднюю лапу, которая в три раза превосходила длину лапы Робина.

- Действительно, какие-то они у тебя короткие. – заключила она, продолжая держать лапу на весу.

- Уж какие есть. – вздохнул Робин. – Так как, играть в салки будем или нет? Просто я подумал, что если я буду убегать, то тебе неинтересно будет меня догонять, а если догонять буду я, то я тебя никогда не догоню. Поэтому со мной никто играть и не хочет.

Брыся задумалась и села на травку. Йорк уныло присел рядом и замолчал, ожидая ее решения. Я тоже ждала ее решения: мы с Робином много говорили о Брысе, и мне было теперь немного стыдно, что я, возможно, совершенно напрасно питала его надежды на игру. Брыся, морща лоб, сосредоточенно думала.

- Знаешь, что? – вдруг громко воскликнула она.

От неожиданности, мы с йорком подпрыгнули на месте.

– А давай играть в прятки! Тогда тебе ноги не нужны будут, а только голова, чтобы соображать, где прятаться. Как думаешь - справишься? А то у тебя голова тоже маленькая какая-то. – добавила она с сомнением, оглядывая голову Робина.

- Справлюсь! – обрадовался тот, не обращая внимание на очередной невежливый комментарий. – Я лучше всех дома прячусь – никто найти не может! А когда начнем?

- Робин, подожди, а твои хозяева знают, где ты? – спросила я, прерывая диалог, готовый перейти в серию немедленных действий.

- Не думаю, - ответил Робин и пожал плечами, - они считают, что в нашем заборе нет дыр, поэтому не особенно беспокоятся, когда я долго не возвращаюсь.

- Тогда я пойду, предупрежу. – сказала я и открыла калитку, но тут же остановилась, потому что йорк испустил протестующий вопль.

- Что ты, что ты!

Он замахал на меня передними лапками.

– Если они узнают, что я здесь, то они меня сразу же заберут домой и заделают дыру, через которую я к вам хожу.

- Почему? – спросили мы с Брысей хором и удивленно переглянулись.

- А они ничего собачьего мне делать не разрешают... – горестно вздохнул Робин. – Я даже писаю в лоток. Хорошо еще, выпускают в сад иногда. С собаками играть я не могу, потому что они могут меня покусать. Валяться на земле мне тоже нельзя, потому что она холодная. Купают меня в тазу, а в пруд нельзя: говорят, что у меня шерсть вся повыпадает. Я тут пытался как-то яму вырыть, так меня к ветеринару отвели, чтобы спросить, что у меня с головой... – и он, в отчаянии, замолчал.

- Ничего себе. - протянула Брыся. – И как же ты живешь?

- Да вот так и живу, – он вздохнул и сделал жалобное личико. - Хорошо, хоть лаз выкопал, теперь хоть могу придти, поиграть, если вы, конечно, согласны. – сказал он и умоляюще посмотрел на меня.

– Только моим не говори, - повторил он, - а то и это отберут.

- Ничего себе! – возмущенно повторила Брыся. – Может, тебе от них сбежать, от таких... Я даже прямо слова не нахожу! Это же... бессобачно как-то!

- Да нет, ты не понимаешь, - вздохнул Робин, - они меня любят, да и я их люблю. Но они, кажется, не понимают, что такое «собака»... В этом-то весь и ужас.

- У-у-жас! – заорала Брыся и закатила глаза, чтобы показать всю степень своего возмущения.

- Да, сложный случай. – подытожила я. – Не знаю даже, что тебе и сказать, Робин. Ладно, идите, играйте, но только чтобы вас не было слышно, а то я не хочу непрятностей. Идет?

- Идет! А можно я буду прятаться? - с надеждой в голосе спросил Робин.

- Можно! – великодушно разрешила Брыся и отвернулась. – Давай, беги!

Йорк со всех ног помчался в сторону шалаша, что был построен в чаще нашего садо-леса детьми предыдущих жильцов. Брыся смотрела куда-то в сторону, но по выражению ее ушей я понимала, что она внимательно следит за Робином. Она поймала мой взгляд и хихикнула:

- Я же, все-таки, охотничья собака!

Прошло несколько минут, и Брыся приступила к поискам. Она стала обнюхивать все укромные уголки, громко приговаривая «И тут его нет... и здесь его нет...». Ходила она долго, делая вид, что не знает, где прячется маленький йорк, но все же неумолимо приближалась к шалашу. Подойдя совсем-совсем близко, Брыся три раза обошла шалаш, создавая при этом невероятный шум и треск, и потом, как бы невзначай, заглянула вовнутрь. Увидев Робина, она испустила радостный вопль, всем своим видом показывая, как тяжело ей дались поиски. Тот, захлебываясь от счастья, радостно заверещал в ответ, потому что для него это была настоящая игра, такая, о которой он так долго мечтал. Весело перелаиваясь, они вместе прибежали на террасу.

- Ты видела? Нет, ты видела, как долго она меня искала? – горланил йорк, совершенно не заботясь о том, что может быть услышан.

- Видела, видела, - подтвердила я, - тебя, действительно, было исключительно трудно найти.

- Ага! – подтвердила Брыся. – Я все обсмотрела, пока догадалась, где ты прячешься.

- Осмотрела. – автоматически поправила я. – Или обнюхала.

- А если я смотрела и нюхала одовременно? - возмутилась Брыся. - Тогда получается «обсмотрела»!

- Или «онюхала»! - вставил довольный Робин.

- Нет, мне больше нравится «обсмотрела»! – замотала головой Брыся. – Кстати, а ужин скоро?

Я посмотрела на часы:

- Пора! Робин, если хочешь, заходи завтра вечером, мы будем в саду.

- Зайду, если выпустят. - ответил йорк и сразу погрустнел. – Жаль, что днем нельзя, а то еще бы один разок сыграли.

- Да не расстраивайся ты так! Главное, что тебя любят! – и Брыся, в утешение, ткнула его носом куда-то в ухо.

- Ро-о-о-обин! – как-будто в подтверждение ее слов, донесся требовательный женский голос. – Ты где-е-е?

- Ну, я пошел. Пока! – вздохнул йорк и пролез в дыру на свой участок.

Мы пошли на кухню. Я начала чистить овощи на ужин, а Брыся в уголке жевала выданную ей моровку.

- Мама, а вот скажи... – начала она. – Вот, если тебя так сильно любят, то почему запрещают делать то, чего хочется больше всего?

– Думаю, потому, что очень боятся потерять. – пожала плечами я, констатируя очевидное.

- А меня ты боишься потерять? – спросила она настороженно.

- Конечно! Еще как! – воскликнула я. – А что?

- Тогда ты мне тоже все будешь запрещать? – спросила она, сигом погрустнев.

- Нет, не все. – ответила я. – Только то, что сочту действительно опасным.

- Например?

- Например...

Я задумалась.

– Например, есть куриные кости и шоколад. Выходить на улицу без присмотра. Высовываться на ходу из окна машины и прочее, опасное для твоей жизни.

- А плавать в пруду?

- Пожалуй, это я тебе разрешу.

- А лазить по поваленным деревьям?

- И это тоже.

- А играть с собаками?

- Это – сколько влезет.

- А лазить на...

- Брыся, хочешь я тебе открою очень большой секрет? Только папе не говори! – прервала я ее, зная, что подобное перечисление рано или поздно приведет меня к вопросу, на который я буду вынуждена ответить «нет».

- Открывай! – ее глаза тут же заблестели от любопытства.

- Я хочу сделать папе настоящий весенний сюрприз - посадить в нашем саду много разноцветных цветов. Только я совершенно, ну, просто катастрофически, не умею рыть ямы. Как ты думаешь, может, мы сможем вдвоем посадить цветы? Ты будешь копать, а я сажать. Но если ты не хочешь, конечно, то я тогда йорка позову - он же терьер, значит, должен рыть преотличнейшие ямы!

- Ты что?! – возмущенно заорала доверчивая Брыся, угодив прямиком в мою ловушку. – Ты что?! Я сама тебе все вырою, только скажи, где! Мои ямки – самые аккуратненькие, самые ровненькие, самые кругленькие! Вот увидишь! Никто так не умеет! Можешь спросить, тебе расскажут! – и она, в крайнем возмущении, замолчала.

- Не сомневаюсь, - рассмеялась я, - обязательно спрошу при случае. Значит, если ты согласна, то можем скоро начинать. Я тебе покажу, где мне нужна будет яма побольше, чтобы магнолию посадить.

- А можно, я прямо сейчас побегу копать? – она нетерпеливо заплясала на месте. – Пожалуйста! – добавила она, видя мое, полное сомнения, лицо.

- Нет, Брыся, если уж тебе совсем невтерпеж, то тогда только завтра. А сейчас, пойди лучше, позови папу ужинать, а то он там в гараже своем совсем уже заработался.

- Ладно! – разочарованно протянула она и побежала в гараж.

Я посмотрела в кастрюлю, размышляя мимоходом, какого должен быть рода суп-пюре – мужского как суп, среднего как пюре или вообще женского, если по-французски. Вдруг до меня донесся взрыв хохота и, через несколько секунд, в дверях появился ЖЛ. Подмышкой у него была зажата Брыся. Ее морда и лапы были покрыты налетом свежей земли.

- Ты знаешь, что она делала? - спросил он с восторгом.

- Боюсь, что знаю. - сказала я и укоризненно посмотрела на Брысю. Та хотела пожать плечами, но подмышкой у ЖЛ это было довольно затруднительно.

- Не успел я отвернуться, как она выкопала три ямы! Но носков больше у нее не было, я смотрел! Может, она готовила почву для завтрашнего захоронения?

- Не знаю! – пожала я плечами, решив не раскрывать ему наш общий секрет этой осени – проект обновления сада, в котором теперь было место не только для цветов, заканчивающихся на «сы»...

Продолжение следует...

Yanouchette замечательный рассказ, очень хочется продолжение почитать!

Yanouchette Спасибо!

Спасибо не мне, а Ирине за то, что пишет такие замечательные истории, и спасибо Брысе за то, что она есть. :)

Андрющенко Ирина

IX.
Потекли осенние, полные прозрачного света и мягкого солнца, дни. Мы учились жить с Брысей, а она – с нами. Правда, период притирки оказался совсем не таким простым, каким его рисовало мое воображение в самом начале.

К нам по-прежнему заходили друзья. Брыся отчаянно лаяла на них и пыталась укусить за ногу. Когда мы выходили на улицу, она в ужасе шарахалась от прохожих, пряталась за меня или пыталась просто сбежать. От вида маленьких детей впадала в ступор. Я пыталась ей объяснить, что окружающие ее люди не представляют для нее никакой опасности, но совершенно безуспешно: она внимательно слушала и согласно кивала в ответ, но, в следующий раз, в точности повторяла все то, против чего я пыталась бороться.

Хуже всего нам давалась ночь. Брыся подолгу плакала внизу, в гостиной, где мы определили ее место. Она жалобно взывала к моей совести и иногда засыпала только под самое утро. ЖЛ купил специальные затычки для ушей и, иронично желая мне спокойной ночи, накрывал голову подушкой. Мои аргументы стремительно пролетали мимо брысиных длинных ушей: уснув в три часа утра, примерно в пять она снова просыпалась. Через неделю я выглядела так, что вопрос «как давно я родила» был самым невинным из тех, что задавали мне окружающие.

Так прошел месяц. Брыся, подобно ветру в трубе, завывал по ночам. Единственным средством от общей семейной бессонницы стали мои ночные бдения. Спускаясь вниз посреди ночи, я брала Брысю на руки и укачивала, как ребенка. Обычно я рассказывала ей всякие истории из моей жизни, а также прочую ерунду, засыпая, в конце концов, с ней вместе на диване. Под глазами у меня вскоре появились хронические синие круги, а состояние позвоночника приблизилось к катастрофическому: очевидно, дизайнеры дивана «Норесунд» не закладывали в его конструкции опцию «бессонные ночи в компании английского кокер-спаниеля».
Когда я испробовала все известные мне методы убеждения щенков и совсем было отчаялась, я решила обратиться к специалистам. Побродив по интернету, я попала на сайт одного зоопсихолога, который, к тому же, жил совсем недалеко от нас – всего в каких-то сорока километрах.

Франц Лоэфф был, как и я, иммигрант. Его фотографии вселяли доверие и желание познакомиться. Я чувствовала к нему заочную нежность: иммиграция и любовь к собакам нас роднили. Его голос в трубке телефона оказался приятным, с легким акцентом. Он задал мне несколько вопросов, объяснил, как добраться, и мы договорились встретиться в ближайшую субботу. Признаюсь, даже с мужчиной моей мечты я не ждала свидания с таким нетерпением: дни и ночи, сопровождаемые брысиными воплями, тянулись с черепашьей скоростью.
Наконец, настала долгожданная суббота. Рано утром, со стоном разогнув затекшую спину, я растолкала Брысю, сладко посапывающую у меня на животе:

- Подъем! Сейчас мы позавтракаем и поедем к психологу !

- А зачем? – спросила Брыся, открыв один глаз. - Что мы там будем делать?

- Я хочу спросить у него совета насчет твоего поведения. – сказала я и погладила Брысю по голове, чтобы она не обиделась.

- А зачем?! – удивленно повторила она и открыла второй глаз, окончательно проснувшись. - Ты лучше у меня спроси. Я тебе сама все расскажу о моем поведении!

- Хорошо, спрошу. – начала я. – Вот, например, почему ты облаиваешь всех, кто приходит к нам домой?

- Но я же их не знаю! – возмущенно ответила собака. – Потому и лаю. На всякий случай!

- Так, - продолжила я, - а что надо сделать, чтобы ты не лаяла?

- А чего они ходят? – ответила Брыся и показала зубы. – Пусть не ходят!

- Ладно. Следующий вопрос: почему ты не хочешь спать одна?

- Это просто! – обрадовалась она. – Я хочу спать с тобой!

Она лизнула меня в нос, довольная тем, как легко ей дался ответ на такой сложный вопрос.

- Но если я не могу спать с тобой, то почему ты продолжаешь лаять? – спросила я.

- Я думаю... я думаю, что, может, ты спустишься вниз, и мы будем спать вместе? – предположила она, наморщив лоб. – Мы же так хорошо спим возле камина!

На этих словах, Брыся отчаянно завиляла хвостом, показывая мне, что ни за что в жизни не предаст свои убеждения.

- Ладно, собирайся. – ответила я. - Судя по твоим ответам, нам точно надо к психологу.

Мы быстро позавтракали, погрузились в машину и двинулись в путь, следуя вежливым указаниям механического голоса нашего навигатора.

- А кто это, к кому мы едем? Этот «олог»? – спросила Брыся, повиснув на моей руке, переключающей передачи, и пытаясь дотянуться зубами до говорящего навигатора.

- Уйди!

Я стряхнула ее на сиденье.

- Психолог изучает поведение и дает советы.

- А-а-а, - протянула Брыся, - что такое «псих» - я знаю. Вот, например, у нас был один сосед на даче, в питомнике, – натуральный псих. Он почему-то все время лаял, причем, лаял бы нормально! А то как-то не по-собачьи он лаял. Визгливо как-то. А он – кто? Этот псих-олог?

- Как это кто? - машинально ответила не зная особенно, как ответить на этот вопрос. – Ну, голландец он! А что?

- Летучий? – спросила она сдавленно.

- Почему летучий?

- Ну, голландцы, они же летучие! Ты что, не знала? – прошептала она и попыталась влезть ко мне на колени.

- Брыся! – сказала я специальным педагогическим голосом. - Если ты ко мне будешь лезть, то я врежусь в грузовик. Да, что-то я знаю, конечно, про «Летучего Голландца». А что ?

- Ну как... – сказала собака шепотом, - у нас каждый щенок знает, что «Летучий Голландец» – это питомник для собак, хозяева которых продали душу дьяволу. Оттуда никто не возвращается обратно!

Она спрыгнула с сиденья и быстро спряталась где-то внизу.

- Чего-о-о?

Я поперхнулась, чуть было не выпустив из рук руль.

- Это кто тебе такое сказал?

- В питомнике все про это говорили! Поэтому щенки иногда не спят ночью. – донесся снизу ее шепот.

- А что значит – продать душу дьяволу? И какова цена? – поинтересовалась я. – И сядь, пожалуйста, на сиденье.

- Цена – не знаю, говорят, на усмотрение хозяев... А продать душу – это значит выкинуть собаку на улицу или избавиться от нее другим способом... – проплакало снизу.

Брыся категорически не хотела вылезать обратно.

- Брыся! – мягко позвала я. - Вылезай!

- Ни за что! – донеслось снизу. – Я лаю по ночам! И кусаю друзей за икры! Не вылезу!

- Брыся! – спросила я прямо. - Ты думаешь, что я тебя везу в питомник «Летучий Голландец»?

- Ой-ой-ой! – заверещало снизу. - Только не это...

- Брыся! – сказала я тогда специальным педагогическим голосом. - Я тебя никому никогда не отдам, слышишь? Даже если нас с тобой вместе выкинут на улицу.

- Правда?- с надеждой донеслось из-под кресла. – Ты правду говоришь?

- Чистую! – ответила я, вложив в голос всю свою душу.

Она тут же попыталась влезть мне на колени.

– Даже если я буду лаять и кусать?... – спросила она, заглядывая мне в глаза.

- Брыся! Если ты будешь продолжать лезть ко мне на колени, пока я веду машину, то я думаю, что одним сеансом у голландца мы не отделаемся...

Следуя указаниям навигатора, мы долго кружили среди пикардийских полей, пока, наконец, из-за какого-то очередного безнадежного поворота не появилась игрушечная деревушка, по улицам которой ходили разноцветные куры, а любопытные коровы свешивали головы из-за простирающихся вдоль шоссе изгородей.

После моих искренних заверений, Брыся изрядно повеселела и теперь пугала коров из окна машины, отрабатывая прием под названием «внезапное появление собаки в окне машины, сопровождаемое ее же оглушительным лаем». Когда от этих вокальных упражнений у меня уже начала раскалываться голова, из-за очередного игрушечного перекрестка показался нужный номер дома.

Я припарковалась, стараясь не задавить мирно пасущихся на дороге кур. На звук машины из дома вышел хозяин - худой как жердь, высокий блондин с прозрачно-голубыми глазами за толстыми стеклами. На вид ему было лет пятьдесят.

- Франц! - представился он и распахнул дверь. – А Вы – Ирина? И Бриссъя?

Я кивнула за обеих, потому что Брыся, упершись всеми четырьмя лапами в землю, на всякий случай замотала головой. Я сказала ей, чтобы она перестала дурить, и первой зашла в дом. Ей ничего не оставалось, как последовать за мной.

Это был крошечный рабочий кабинет, в котором не было ничего лишнего: стол, компьютер и клетки для собак разных размеров. На столе стояла пиалка с микроскопическими кусочками порезанной сосиски. Брыся сразу спряталась под мой стул и глухо заворчала, показывая всем своим видом, что голландцы все же вызывают у нее особое подозрение.

Франц сел за стол и заполнил какие-то формуляры. Он попросил меня еще раз описать проблему, продолжая что-то отмечать в своей тетради. Потом сказал:

- Я сейчас проведу с Вашей собакой несколько тестов, чтобы посмотреть, как она себя ведет. Окей?

- Тестов? – испуганно переспросила Брыся. – Это – опасно?

- Нет. – ответила я и почесала ее за ухом, ободряя. - Все психологи проводят тесты, чтобы побыстрее понять, какие проблемы могут быть у клиента.

- А у меня нет никаких проблем! – гордо сказала Брыся, но, увидев, что Франц смотрит на нее в упор, ойкнула и скрылась под стулом.

- Мама, а чего это он на меня уставился? – прошептала она оттуда и попыталась спрятать голову в складках моего плаща.

- Бриссъя! – позвал Франц и кинул ей кусочек сосиски. – Или сюда!

Она посмотрела с подозрением сначала на кусочек, потом на меня, потом на Франца и осталась сидеть под стулом. Я погладила ее по голове, чтобы ободрить.

- Ирина! – спокойно сказал Франц. – Вы сейчас ей прямо подтвердили, что она абсолютно правильно делает, что мне не доверяет.

- Ай! - смутилась я. – Действительно, глупо получилось. А что мне делать?

- Лучше всего - ничего. Пусть сама решит, подходить ей или нет.

Он встал из-за стола и присел на лежащий в углу коврик. Потом прилег, опершись на локоть, и кинул Брысе еще один кусочек сосиски. Она посмотрела на меня. Я пожала плечами. Тогда она привстала и сделала первый маленький шажок в сторону Франца.

Вытянув шею, как гусь, она пыталась понюхать загадочного псих-олога, который почему-то лежал на полу и метал в нее сосисками, но расстояние было слишком большим. Брыся опять посмотрела на меня. Я даже бровью не повела, предоставив ей возможность самой решать, что делать. Тогда она медленно пошла к Францу, переставляя дрожащие лапы-пружинки, готовые в любой момент отнести ее на безопасное расстояние. Понюхав его ботинок, она вернулась на исходную позицию и, не отрывая взгляда от Франца, стала быстро-быстро поглощать сосиску, кусочками которой было усеяно уже почти два квадратных метра.

- Тест окончен! – торжественно провозгласил Франц, встал, отряхнул брюки и пошел к своему столу.

Брыся, тут же запаниковав, бросилась под мой стул и затаилась складках плаща.

- Ирина, знаете ли Вы, откуда берут начало собаки? – серьезно спросил меня Франц, заполняя очередной формуляр.

- От волков! – ответила я, почувствовав себя первоклассницей.

- Так вот, - продолжил Франц, - волчата социализируются до четырех месяцев.

Все то, что их мать-волчица позволит им увидеть в этот период, не несет для них опасности. Как правило, это члены стаи, мелкие животные, птицы, насекомые и прочее. То, что опасно волчата увидят потом. Это механизм защиты, генетически унаследованный собаками. Вы сказали, что Брыся до семи месяцев росла в питомнике?

- Да. - ответила я, начиная догадываться, к чему он клонит. – Вы хотите сказать...

- Именно! - кивнул Франц. – Она крепко усвоила, что только члены ее стаи, а также пара-тройка взрослых людей не представляют для нее опасности. Могу предположить, что дети в эту категорию не входят.

- Точно! – вставила Брыся, которая, слушая Франца, высунула морду из-под стула. – Не входят! Я их и в дом-то не пущу, не то, что в категорию!

- И что же делать? – с надеждой спросила я. – Это же корректируется?

- Конечно! – Франц кивнул. – Надо, чтобы каждый, кто входит в ваш дом, показывал Брысе, что он не представляет для нее никакой опасности. Наоборот! Что его появление для нее крайне желательно! Если положительное подкрепление станет регулярным, то вы быстро увидите прогресс. И вам надо обязательно ее хвалить, если она не боится и не лает. Собаки, к счастью, быстро обучаются, но Вам нужно учесть, что она никогда не будет безоговорочно доверять незнакомым людям.

- Что ж, - вздохнула я, - тогда это не страшно, если корректируется. Но что нам делать со сном?

- А где она спит?

- На диване, в гостиной.

- У вас есть клетка-переноска?

- Есть! – опять вставила Брыся. – Я в ней сидела в сама-лете! А что?

- Брыся, подожди. – я почесала ее за ухом. - Да, Франц, есть, а что?

- Научите ее спать в клетке. Проблема в том, что вокруг нее очень много пространства, что вызывает естественную тревогу. В природе - чем меньше нора, тем выше безопасность. А как научить, я Вам сейчас объясню...

- Мама! – тут же возмутилась Брыся. – Скажи ему, что я не буду спать в клетке! Вот еще!

- Брыся, - сказала я специальным педагогическим голосом, - не мешай нам разговаривать, пожалуйста!

- Ладно. – угрюмо проворчала Брыся и опять спряталась под стул.

– Не буду спать в клетке... – донеслось оттуда. – Не буду...

Мы проговорили почти час. Франц распечатал мне кое-какие инструкции, я выписала чек за консультацию. Мы пожали друг другу руки: Франц – ободряюще, а я – с надеждой.

- Не забудьте, - сказал он, открывая мне дверь, - главное – это положительная мотивация, которая должна следовать незамедлительно, я подчеркиваю, незамедлительно за правильным поведением.

- Ладно, мы попытаемся. - кивнула я. – Я Вам позвоню через месяц, доложу о результатах...

В машине Брыся молчала и время от времени смотрела на меня несчастными глазами.

- Брыся, - вскоре не выдержала я, - что такое?

- А чего он сказал, что я буду теперь в клетке спать? – жалобно протянула Брыся. – Я хочу спать с тобой!

- Понимаешь ли, - я почесала ей ухо, не отрывая взгляда от дороги, - я тебе объясняю уже целый месяц, что спать нам вместе никак нельзя. Поэтому надо тебе как-то учиться спать одной, точнее, я буду тебя этому учить.

- Как это – учить спать? – вытаращила глаза Брыся. – Чему тут учить-то? Хлоп – и спишь!

- Это ты, может быть, хлоп! – возмутилась я. – А я, вот, совсем не хлоп! А учить - с помощью положительной мотивации!

- Мати-вации? – она наморщила лоб. – Это что еще такое?

- Это когда ты делаешь что-то, потому что ты этого хочешь, а не потому, что тебя к этому принуждают.

- А куда ты ее будешь класть, эту мати-вацию?

- То есть?

- Ну, она же положительная, значит, ее нужно куда-нибудь положить. Вот я и спрашиваю, куда ты ее будешь класть?

- Прямо тебе в рот! – рассмеялась я.

- Как это в рот? – заволновалась Брыся. – И зачем?!

- А вот приедем домой, там и узнаешь!

- Ну, м-а-а-а-ама! – заныла Брыся. – Я хочу сейчас!

- Брыся! – сказала я специальным педагогическим голосом. – Это очень большой секрет! Я тебе его открою, но только дома и только при условии, что ты не будешь виснуть у меня на руке, которой я переключаю передачи.

- А ты скажи мне сейча-а-ас, а я тебе обещаю, что не буду ви-и-иснуть! – продолжала ныть собака, все же сползая с моей руки.

- Нет, Брыся! – сказала я твердо. – Если хочешь узнать секрет, то терпи до дома.

- Ладно, - смирилась собака, - а можно, я хотя бы положу тебе голову на колено?

- Можно, - разрешила я, - только ты не жуй, пожалуйста, мои пуговицы.

Так мы доехали до дома. Едва войдя в дверь, Брыся помчалась в гараж, рассматривать клетку. Через несколько секунд оттуда донесся ее голос:

- Она заперта! Я туда войти не могу!

- Подожди, Брыся, дай я переоденусь и съем что-нибудь, а то я голодная! – крикнула я в ответ, понимая, что чем дольше тянуть, тем выше будет интерес.

Повозмущавшись еще несколько минут, собака прибежала на кухню и стала нетерпеливо переминаться с ноги с ноги на ногу, показывая всем своим видом, что мне надо гораздо быстрее жевать.

- Брыся, – сказала я, – я прекрасно понимаю, что тебе очень хочется узнать, что такое положительная мотивация, но я сначала поем. Ладно?

В ответ она показала мне язык и умчалась обратно в гараж. Я спокойно доела бутерброд и пошла следом. Увидев там, чем она занята, я покатилась со смеху: пытаясь открыть запертую дверцу, он отгрызала держащий ее пластиковый запор.
Работа явно подходила к концу, и Брыся смотрела на меня с видом победителя.

- Я сейчас снизу догрызу, - прошепелявила она, - и сверху тогда начну. Я быстро!

- Брыся, - рассмеялась я, - ну, ты даешь! Я же тебе не говорила клетку!

- Ты ничего не понимаешь! – возмущенно воскликнула собака. – Ты же сама сказала, что положительная мати-вация – это когда хочешь что-то делать. Вот я и проверяю! – торжественно закончила она.

- Понятно, - я подняла клетку за ручку и осмотрела ее со всех сторон в поисках других следов брысиных зубов, - тогда пошли учиться. Только давай сначала перенесем ее в гостиную, поближе к дивану.

- Давай! – кивнула собака и помчалась в гостиную.

Мы установили клетку, я постелила внутрь меховой коврик.

- Видишь сыр? – я показала ей кусок сыра, который остался от бутерброда.

- Ага! – ее глаза загорелись и она сглотнула набежавшую мигом слюну.

- Если хочешь его получить, то иди в клетку!

Брыся, не раздумывая, запрыгнула внутрь, я дала ей сыр.

- Вкусно! – донесся изнутри ее голос. – А еще?

- Вот видишь, - сказала я, - ты теперь даже выходить оттуда не хочешь. Это и называется «мотивация».

- Какая ж это мати-вация, если это просто сыр? – удивилась она, высунув голову наружу. – Так бы и сказала - «сыр»! И сразу всем все понятно.

- Ну, извини. - ответила я. - Так что, ты выходишь или будешь там сидеть?

- А ты мне сыра еще дашь?

- Дам, если просидишь тихо десять минут. А я буду считать. Как скажу «шестьсот», значит, время вышло. А ты слушай, чтобы не пропустить. Идет?

- Идет-идет! – страстно закивала Брыся. - А это что такое «шиссот»?

- Это такое слово специальное, для того, чтобы сказать, что упражнение закончилось. Запомнила?

- Запомнила! Шиссот!

- Только, чур, ни звука!

Я закрыла за ней дверцу и начала ходить по гостиной. Брыся сидела тихо, но я видела, каких усилий ей это стоило. Она почесывалась, ходила из угла в угол, стучала хвостом и тяжко вздыхала. С каждой минутой напряжение росло. Когда я, наконец, досчитала до заветной цифры, Брыся выпрыгнула наружу, как чертик из табакерки, и заорала, подпрыгивая вокруг меня:

- Где мой сыр? Где?! Франц сказал, что положительная мати-вация должна следовать сразу за правильным поведением! Я правильно себя вела! Где мой сыр?!

- Тихо, тихо! – засмеялась я. – Пойдем на кухню, и я отрежу тебе такой кусок, какой ты захочешь. Заслужила!

Опережая меня, Брыся помчалась на кухню и заплясала возле холодильника. Я достала огромный кусок «эмменталя».

- Как резать? С коркой?

- Все равно! Главное - побольше!

Ее глаза жадно блестели. Она торопливо выхватила из рук протянутый мною кусок.

- Ну и как тебе «мотивация»? – спросила я, наблюдая, как Брыся с наслаждением жевала сыр.

- Вкусно! – невнятно проговорила она, стараясь не уронить ни кусочка. – Если ты мне каждый раз будешь сыр давать, то я, пожалуй, соглашусь спать в клетке.

- Ну, это мы посмотрим. Ты же сама сказала, что не хочешь там спать. Я же не могу тебя принуждать! – сказала я и начала заворачивать сыр в бумагу. – Надо мне еще с кем-нибудь посоветоваться. Может, есть какой-то другой способ научить тебя спать без меня?

- Зачем?! – шумно запротестовала Брыся. – Зачем тебе другой способ? Если с сыром и так хорошо получается? Все равно вкуснее сыра ничего другого нет!

- Не знаю, - пожала я плечами, - может, и нет. Тебе виднее. Но если ты будешь спать в клетке, то я могла бы давать тебе сыр каждый вечер... Правда, я сомневаюсь, что это достаточно сильная мотивация. Может, все-таки еще поискать?

- Не надо! – убежденно сказала собака. – Я думаю, что эта - самая сильная!

- Точно? – спросила я.

- Точно! – страстно закивала Брыся.

- Хочешь, еще потренируемся? – спросила я, отрезая кусок сыра.

- Конечно, потренируемся! – закричала Брыся и запрыгала на месте. – Шиссот?!

- Давай! А я пока схожу в почтовый ящик загляну.

Она со всех ног помчалась в клетку, а я облегченно вздохнула. «Похоже, - думала я, - теперь у нас наконец-то появился шанс избавиться от ее ночных «блюзов». И как все оказалось просто! Мне ведь даже в голову не приходило, что клетка может оказаться приятным для собаки местом. Вот что значит – стереотипы...».

Я вспомнила слова Франца: «Каждый положительный, даже самый мельчайший, сдвиг в поведении должен быть вознагражден. Если вы сумеете найти положительную мотивацию для каждой конкретной задачи, то мир заиграет новыми красками и для вас, и для вашего ученика - двуногого ли, четвероного ли, с перьями или даже с чешуей. Конечно, стимул может быть и отрицательным, но тогда какого удовольствия вы себя лишите!».

С тех пор она спит одна. Помимо сыра, у нас с ней есть еще один договор – по утрам она зовет меня, и я спускаюсь, чтобы подремать с ней в обнимку на кожаном диване, до самого звонка будильника. ЖЛ ворчит, что я разбаловала собаку и потакаю ее капризам, но, на самом деле, все как раз наоборот: Брыся зовет меня потому, что я ее об этом однажды попросила.

Но самое интересное, что когда ЖЛ пропадает где-то по командировкам, и у меня случаются мои собственные ночные «блюзы», я иногда пытаюсь взять ее к себе. Но Брыся, недолго полежав у меня под боком, вскоре просится к себе, на свой мохнатый коврик, к любимым игрушкам и одеяльцу, в которое она умеет так виртуозно заворачиваться. Тогда я встаю и, не без сожаления, отношу ее в клетку, откуда вскоре раздается ее сонное бомотанье : «шиссот, шиссот, шиссот»...

X.

А потом как-то неожиданно похолодало. Зима еще не наступила, но ледяной дождь и промозглый ветер, оборвавшие совершенно по-хулигански все листья в нашем саду однажды ночью, были самыми надежными свидетелями ее скорого прихода.
Каждое утро мы начинали с того, что разжигали камин, чтобы протопить наш плохо изолированный дом, и Брыся, проникшись важностью задачи, охотно нам в этом помогала. Ей были поручены мелкие ветки для растопки. Она носила их из сада, но по дороге обычно забывала, для чего они были ей нужны и растерзывала их на мелкие, ни к чему больше не пригодные, щепки. Я, ворча, собирала их по всему дому, и душа моя хохотала: Брыся объясняла мне свое поведение тысячей причин, которые не имели никакого отношения к реальности.

Социализация ее продвигалась со скрипом. Следуя советам Франца, мы поручили каждому нашему гостю задачу завоевания брысиного доверия. Каждый старался как мог: кто-то носил сыр, кто-то - печенье, кто-то – сухарики, а один приятель-собачник регулярно отрывал от пайки своего пса настоящую сахарную кость. Мы шутили: раньше правилами хорошего тона считались подношения, адресованные хозяйке дома, а теперь – ее собаке.

Иногда все это срабатывало, иногда – нет, но критерии отбора были известны только одной Брысе. Объяснить толком она ничего не могла и разделяла людей всего на две категории - «нравится» и «не нравится». В первую чаще всего входили крупные женщины с мягкими чертами лица и мужчины маленького роста, а во вторую - мужчины в черном, маленькие нервные женщины и дети. Если вдруг мужчина маленького роста неосторожно одевался в черное, то он сразу переходил во вторую, совершенно безнадежную, категорию.

Нам оставалось только ждать и надеяться на то, что в конце концов она поймет, что люди, которых мы принимаем дома, любят нас, и это, чаще всего, взаимно. Чтобы ускорить процесс, я решила брать ее с собой повсюду, где можно было встретить много разных людей: в гости, в город, на рынок... Обычно Брыся переживала эти походы как катастрофу, прячась в складках моего плаща и бормоча «когда-же-мы-пойдем-домой».

Собак она тоже боялась. Завидев кого-то, даже немного превосходящего ее ростом, она пряталась за мою спину. В полном бессилии, я разводила руками. Положение усугублялось тем, что все, кроме йорка, защищали свои владения, яростно облаивая Брысю из-за заборов. Она моментально впадала в ступор, отказываясь что-либо понимать и твердо веря в то, что все собаки – злые. Чем больше времени проходило, тем меньше у нее было желания общаться с соседскими псами, чьим яростным оскорблениям она подвергалась каждый вечер. Я ее прекрасно понимала, но сделать ничего не могла.

Однажды, после очередной прогулки, Брыся, не выдержав, расплакалась:

- Ну почему? Почему они меня все так ненавидят? В питомнике было лучше – мы играли, гуляли все вместе, нам было хорошо... А теперь... – и она горестно всхлипнула.

- Брыся, не плачь! – сказала я как можно уверенней и посадила ее к себе на колени. – Нам просто пока не везет. Знаешь, как трудно найти настоящего друга? Это даже людям не всем удается. Когда я сюда приехала, все мои друзья на родине остались, так же, как у тебя. И я тоже плакала, прямо как ты.

- Правда? – прошептала она сквозь слезы. – А потом?

- А потом все как-то устроилось... Но на это ушло какое-то время. Ты не расстраивайся, будет у тебя друг. Но ты хотя бы перестань так бояться собак, которые на тебя не лают, ладно?

- Я попробую, - вздохнула Брыся, - но я уже привыкла, что меня все здесь ненавидят...

- Да нет, Брыся, они тебя не ненавидят, - мягко сказала я, - просто у них работа такая – охранять дома.

- А почему я тогда не охраняю? Почему?! – закричала она в отчаяньи. - Может, мне тоже надо бросаться на всех, кто гуляет за забором? Я тогда тоже буду как они! И тогда, может, они меня примут в друзья... Вон, они между собой не ругаются! А как я появляюсь...

- Тихо-тихо-тихо, - прошептала я, гладя ее по голове, - ты не будешь охранять дом потому, что я тебя об этом не прошу. Мне это совсем не нужно!

- А зачем? Зачем я тогда тебе нужна? – яростно замотала головой Брыся. – Здесь все охраняют, кроме йорка. Но он – совсем не собака! Даже писает в лоток!

- А-а-а, теперь понятно, - улыбнулась я, - раз ты не такая как все, то ты не знаешь, как себя вести. Так?

- Так! – кивнула Брыся и шмыгнула носом.

- Вот с этого и надо было начинать! – сказала я. – Хочу тебя заверить: здесь много таких, как ты, и мы обязательно кого-нибудь найдем. Ты только не становись, как «зазаборные», пожалуйста! Я тоже чуть было такой не стала, когда плакала вот так же, что у меня тут нет друзей. Главное, чтобы ты оставалась такой, какая ты есть. А друзья у тебя будут, надо только подождать немного... Ладно?

- Ладно, - вздохнула собака и недоверчиво посмотрела на меня, - раз ты обещаешь... А сколько надо ждать?

Раздавшийся телефонный звонок избавил меня от необходимости отвечать на этот сложный вопрос. Сказать точно, когда у плохо социализированного эмигранта могут появиться друзья, было совершенно не в моих силах. Я сняла трубку.

Это был ЖЛ с предложением поужинать где-нибудь в городе. Я сразу же перезвонила одной знакомой хозяйке ресторана, которую все звали просто Жозетт за неформальное отношение к клиентам, и предупредила, что с нами будет Брыся. Она ответила, что будет счастлива принять этим вечером у себя русскую собаку.

- А куда это мы сейчас пойдем? – спросила Брыся, настороженно прислушиваясь к тому, что я говорила в трубку телефона. – В гости?

- В ресторан! И ты идешь с нами - я только что договорилась с хозяйкой! – торжественно произнесла я.

- Куда-куда?

Она смешно вытаращила глаза, мигом забыв свои недавние слезы.

- В ри-ста-ран? Это что такое? Опять советоваться насчет моего поведения?

- Да нет, - рассмеялась я, - мы просто идем ужинать в приличное место.

- Мы – это кто? – с надеждой спросила Брыся. - Я тоже буду там ужинать? В приличном месте?

- Нет, Брыся, во-первых, в ресторане собаки не ужинают. Только люди. А во-вторых, то, что едят в ресторане, собакам есть не рекомендуется.

- А тогда зачем я туда пойду? Если там есть нечего?

- Ну как, зачем?

Я пристегнула поводок.

- Например, ты будешь сидеть под столом и наблюдать за людьми, а потом, если хочешь, сможешь побегать по ресторану, а то ты совсем дикая.

- Почему это? – возмутилась Брыся. – Никакая я не дикая!

- А почему тогда ты лаешь на всех незнакомых людей? Ругаешь вот «зазоборных», а сама так же точно себя ведешь, между прочим!

- Так то - люди... – протянула Брыся. – Я на них не поэтому лаю.

- А почему? – спросила я. – Я, кстати, подозреваю, что ты их боишься.

- Я?! Боюсь?!

Она взъерошила шерсть.

- Я никого не боюсь! Я просто их на всякий случай предупреждаю, чтоб они близко ко мне не подходили!

- А зачем?

- А вдруг они меня обидят?

Брыся встала в боевую стойку и показала зубы.

- Ясно! - улыбнулась я. – Если я правильно поняла, то ты их предупреждаешь, чтобы они к тебе не подходили, потому что ты их совсем не боишься? Так?

- Так! – гордо ответила она. – Если мы идем в ри-ста-ран, то я буду сидеть под столом и лаять! А то вдруг они ко мне захотят подойти?! А так – никто и не захочет!

И она заплясала на диване, радуясь новой перспективе вечернего времяпровождения.

- Нет, Брыся, - сказала я специальным педагогическим голосом, - в ресторане лаять строго запрещено. Тогда мы лучше тебя с собой не возьмем, если ты собираешься там лаять.

- Ну, если нельзя лаять, то можно, например, я буду рычать? Из-под стола?

И Брыся продемонстрировала, как именно она будет рычать.

- Нет, Брыся, так тоже не пойдет, - ответила я, - рычать там тоже запрещено. Если ты хочешь, чтобы мы взяли тебя с собой, то пообещай, что либо ты будешь сидеть тихо, либо будешь ходить по ресторану с дружелюбным выражением лица.

- С таким? – спросила собака и растянула рот в подобии улыбки. Видимо, ей все же очень хотелось пойти в ресторан.

- Ну, не совсем, но с похожим. - в моем голосе прозвучало сомнение. - Ну-ка, попробуй еще раз!

Собака растянула рот на максимальную ширину.

- Нет, так все подумают, что ты зеваешь, и никто не захочет с тобой общаться. Давай еще раз!

Потренировавшись еще минут десять и достигнув приблизительно нужного выражения лица, мы выехали в ресторан, где нас уже ждал ЖЛ.

- О! Какие люди! - воскликнула Жозетт, увидев нас на пороге. - Добро пожаловать!
Брыся на всякий случай спряталась за меня. Я кивнула в сторону Жозетт:

- Смотри, какая она милая! Приглашает тебя войти!

- А вдруг она меня....

Собака уперлась лапами в пол и замотала головой.

- Вот видишь, - сказала я, - ты боишься. А кто тебе сказал, что она тебя обидит?

- А что это ты такая пугливая? – спросила Жозетт, протягивая Брысе ладонь.

- Я – пугливая? – возмутилась собака. - Я никого не боюсь! – заявила она и опять спряталась за меня, помня, что лаять и рычать в ресторане запрещено.

- Ладно, давайте я вас провожу за стол. – сказала Жозетт махнула рукой вглубь ресторана. – Я Вашего мужа посадила вон туда, в угол.

Мы прошли за стол. Жозетт дала нам меню и заботливо спросила:

- Может, вашему щенку воды принести?

- Я – щенок?! – опять возмутилась Брыся. – Никакой я не щенок! Я – взрослая собака! – крикнула она и спряталась под стол.

- Брыся! – сказала я специальным педагогическим голосом. - На тебя никто не нападает! Перестань сейчас же обороняться!

- А вдруг она меня... – начала, было, собака, но, увидев под соседним столом огромного черного лабрадора, ойкнула и нырнула в дальний угол, быстро ткнув носом ЖЛ в коленку вместо «здравствуй».

- Мама...

Через минуту из-под стола донесся еле слышный шепот:

- А можно я к тебе на колени влезу?

- Нет, Брыся, - ответила я, - посмотри: в ресторане никто ни у кого не сидит на коленях. Ни дети, ни собаки. А что такое?

- На меня эта собака смотрит, огромная... А вдруг она меня....

Брыся прижалась к моей ноге, дрожа как осиновый лист.

- А ты пойди, познакомься. - предложила я. - С виду, кстати, вполне симпатичный песик, старенький. Смотри, совсем седой! Да, хочу тебя заверить: в ресторан никто не берет кусачих собак. Я даже уверена, что он хоть и огромный, но совершенно безопасный.

- Ты уверена? – с сомнением спросила она.

- Абсолютно! – ответила я и подтолкнула ее к выходу.

На подгибающихся от страха ногах, она вылезла из-под стола и, поджав хвост, двинулась в сторону лабрадора. Тот прижал голову к полу и дружески завилял хвостом, всем своим видом показывая, что совершенно неопасен. Брыся обернулась на меня:

- Идти?

- Иди сюда! Не бойся! – ответила за меня его хозяйка. – Он не кусается!

- Вот видишь, - добавила я, - тебе уже все сказали, что он не кусается.

- Не кусаюсь, точно! - подтвердил лабрадор.

- Ладно, - согласилась Брыся, - тогда я подойду. Но смотри, - предупредила она лабрадора, - если ты меня укусишь, то я буду визжать! А визжу я так громко, что любые ухи закадывает, даже такие длинные, как у меня!

- Не ухи, а уши. - поправил лабрадор. - Но мне все равно, я уже старый и совсем глухой. Так что можешь визжать, если хочешь, я все равно почти ничего не слышу. Я по губам читаю.

- А как это? – заинтересовалась Брыся и осторожно подошла поближе. - Например, если я скажу «М-я-я-ясо», - она старательно выговорила слово, - то ты поймешь, о чем речь?

- Нет, - ответил лабрадор, - если ты скажешь просто «мясо», то я не пойму. Но если ты откроешь холодильник и спросишь «Хочешь мяса?», то я точно пойму!

Он хихикнул и облизнулся.

- Это, Брыся, называется «контекст». - вставила я.

- Как-как? Как-текст?

- Ну почти. - улыбнулась я.

- А-а-а-а! Поняла!

Брыся зачарованно смотрела на лабрадора.

- А давай, будем играть! Я буду говорить слова, а ты будешь мне отвечать, что ты понял, а что нет! – сказала она, тщательно растягивая рот и облегчая, тем самым, понимание.

- Давай! – согласился пес. – Какая тема? Еда?

- Нет! - сказала Брыся и помотала головой, чтобы было понятнее. – Тема будет «Ежи и мыши»!

И она последовательно изобразила ежа и мышь, чтобы показать слова в их контексте.

- Ладно. - кивнул он. – Начинай!

В это время к нам подошла Жозетт, и мы сделали заказ. Брыся, не обращая больше никакого внимания на окружающих, играла с лабрадором в слова:

- Норка!

- Корка?

- Нет! Ежик сидел в норке!

- А-а-а... Норка!!!

- Корка!

- Горка?

- Нет! Ежик жевал дынную корку!

- А-а-а! Корка!!!

- Бревно!

- Сама ты – бревно!

Они играли, а я радовалась и думала, как же еще мы можем ей помочь с социализацией. Случайно встретить старого доброго пса вечером в ресторане - это, конечно, удача. Но как быть на улице? Не каждый же день на нашем пути встречается такое симпатичное существо...

Ужин закончился десертом и кофе. Пришло время собираться домой. Брыся не без сожаления попрощалась с новым знакомым, и мы вышли в ночь, ежась от влажного холода. Брыся шагала рядом со мной, не замечая бьющий прямо в морду ледяной ветер. Она улыбалась, думая о чем-то своем.

- Ну как? – спросила я ее.

- Хорошо! – отозвалась она. – Интересно, а где он живет?

- Не знаю, - пожала я плечами, - а что?

- А то, что мне понравилось в слова играть! – сказала Брыся немного расстроенно. – Значит, мы больше его не увидим?

- Ну почему же? – ответила я. – Может, они еще как-нибудь придут ужинать к Жозетт.

- Хорошо бы! – сказала она. – А то у меня, кроме йорка, никого и нет. Познакомиться бы с кем-нибудь, таким, как я... чтоб было о чем поговорить... побегать, попрыгать... – грустно продолжила она, обращаясь в пространство.

- А о чем ты с ним будешь говорить? – спросила я, переводя ее грусть в плоскость надежды. – Например?

- О-о-о! – сразу оживилась она. – Всего и не перечислишь! Например, почему не удается схватить ворону за хвост? Или почему кошки считают нас рабами... Или почему белки могут бегать вниз головой, а мыши - летать ночью. Да много всего! – она улыбнулась. – Найти бы друга поскорее! Столько всего надо обсудить!

- Придумаем что-нибудь, Брыся. Я же тебе обещала.

- Ладно, я подожду... – согласилась она.

Когда мы вернулись домой, в камине еще тлели поленья, и в гостиной приятно пахло жженым деревом. ЖЛ взял гитару и стал сочинять новую песню, а мы с Брысей устроились на диване. Вскоре она задремала. Ее брыли подергивались - наверное, ей снился старый лабрадор, с которым она продолжала играть в слова.

Ее размеренное дыхание вскоре убаюкало и меня. Засыпая, я продолжала гладить ее, и это размеренное скольжение ладони по собачьему тельцу вдруг отозвалось во мне отчетливой горечью будущей утраты. Я тогда подумала, что названия этому невнятному ощущению горячей пустоты люди так и не придумали, потому что, стыдясь настоящих чувств, они просто не смеют называть вещи своими именами.

X.

Дни бежали своим чередом, наступил ноябрь. Мы справили мой день рождения, где было много приглашенных, и где Брыся собрала рекордное количество угощений и игрушек. Заметно подобрев к концу праздника, она позволила себя погладить даже тем, кто был записан во вторую, безнадежную, категорию. Все аплодировали. Надо сказать, что благодаря моим настойчивым и развернутым объяснениям, все наши друзья были теперь увлечены брысиной социализацией как отдельной серьезной задачей. Любой достигнутый Брысей результат приравнивался к числу Главных Семейных Событий, в которые входили такие истории, как получение ребенком водительских прав, сдача серьезного экзамена, устройство на работу, победа на соревнованиях...

Все болели за Брысю, и результат не замедлил появиться: она почти перестала бояться людей, но теперь, осмелев, она оповещала всех о своем присутствии оглушительным лаем. Лаяла она самозабвенно, заходясь в самых неожиданных местах – в гостях, в магазине, в ресторане, не говоря уже о том, что к нам в дом никто не мог войти бесшумно. Я делала ей замечания, она обещала сдерживаться, но все повторялось сначала. Лаять ей явно нравилось.

Когда дело начало принимать какой-то уж совсем безнадежный оборот, я решила навести порядок раз и навсегда. Удобный случай предоставился довольно скоро, когда одни наши друзья пригласили нас на обед, безусловно, с Брысей. Я объявила Брысе, что в гостях будет абсолютно запрещено лаять, и это даже не обсуждается.

- Но это же были правила для ри-ста-рана, а сейчас мы идем в гости! – заупрямилась Брыся. – Можно, я буду лаять в гостях? Ну хотя бы три раза! Мо-о-жно?

- Нет, Брыся, - я погладила ее по голове, - лаять нельзя. Правила будут одинаковые.

- Но почему? Почему?! Так не честно! – возмутилась она. - Ты же говорила, что это правила для ри-ста-рана, но ничего не говорила про гости!

- Потому что правила твоего поведения определяю я, - ответила я специальным педагогическим голосом, - и дальнейшему обсуждению они, увы, не подлежат.

- Да? – трагическим голосом спросила Брыся, - Значит, я никогда не смогу больше лаять?

- Почему никогда? – удивилась я. – Кто тебе это сказал?

- Ты! Ты сказала!

Ее голос задрожал.

- Ты мне все время говоришь, что лаять нельзя! Ни дома! Ни в ри-ста-ране! Ни в гостях! Где же тогда я могу лаять?

- А-а-а! – сказала я. - Вот с этого и надо было начинать! Если тебе очень надо, то ты можешь лаять в саду. Иди вон и лай, сколько влезет.

Я кивнула на дверь.

– Иди, иди!

Недоверчиво покосившись на меня, Брыся вышла и залаяла, что было силы. Через несколько минут все смолкло, и она вернулась на кухню.

- Ну как? – спросила я.

- Ой, хорошо! – довольным голосом сказала Брыся и плюхнулась на диван. - Ты себе не представляешь, как важно знать, что есть место, где можно лаять! И что тебе за это ничего не будет! И никто не запретит!

Я посмотрела в окно и вздохнула.

- Ну почему же не представляю...

- Да? Представляешь? – удивилась собака. - У тебя тоже есть специальное место, где ты лаешь? То-то я никогда не видела, как ты лаешь дома!

- Брыся, - сказала я грустно, - такое место должно быть у каждого живого существа. Но могу тебя заверить, что я это делаю тоже в одиночку.

- А как ты лаешь? Покажи!

- Боюсь, тебе не надо этого знать, - ответила я, - и у меня получается совсем не так весело, как у тебя.

- А хочешь, я научу тебя весело лаять? Смотри, как это просто!

И она весьма убедительно гавкнула.

- Молодец! – согласилась я. - У тебя, действительно, очень хорошо получается. Пойдем-ка лучше погуляем в лес, ты там, кстати, тоже можешь полаять, а потом пойдем в гости. И там ты лаять совсем не будешь.

- Вот здорово!

Собака закрутила хвостом, как пропеллером.

- А в лесу я смогу лаять только просто так, или на всех, кого встречу?

- В лесу можно лаять только на зайцев, Брыся. Больше ни на кого лаять нельзя. А то тебя неправильно поймут.

- А кто такие – эти зайцы? Я их никогда не видела!

Она пожала плечами.

- Как же я пойму, что на них можно лаять, если я даже не знаю, кто это?

- Зайцы - это такие маленькие дикие собаки, у которых уши длинные, как у тебя, но они не висят, а стоят торчком.

Я показала ей, как расположены уши на голове у зайцев.

- Они очень быстро бегают, прямо как ты. И всех боятся, тоже как ты.

- Как интере-е-есно, – протянула собака, - а они тоже умеют лаять?

- Конечно, умеют, но они никогда не лают.

- Почему?

Я пожала плечами:

- Наверное, потому что они хорошо воспитаны. Их мамы, видимо, прилагают много усилий, чтобы зайцы не лаяли на незнакомых.

- А если мы встретим зайца, - с надеждой спросила она, - то, может, мы возьмем его домой, и я обратно научу его лаять?

- Брыся, - сказала я строго, - ни о каком зайце дома не может быть и речи. К тому же, зачем переучивать зайца, если у него и так хорошие манеры?

- Это как?

Брыся посмотрела на меня с сомнением.

- Это, Брыся, самое большое достижение воспитания животных. Ну, и некоторых людей. – ответила я как можно увереннее.

- Да? – обеспокоенно спросила она. – А у меня они есть? Ну, хорошие манеры?

- Давай я перечислю, а ты сама реши. – ответила я. – Например, не писать и не какать дома, а проситься на улицу; съедать свою миску до конца, а не раскладывать еду по полу; вытирать рот после еды салфеткой (у мамы), а не об ковер... Ну как?

Брыся потупилась:

- Пока никак.

- Продолжаем!

Я начала загибать пальцы для большей убедительности.

– Входя утром в комнату, надо вежливо говорить «Доброе утро», а не падать внезапно всем телом на лицо спящего человека; ложась спать, не стонать как ветер в дымоходе, а сразу засыпать и спать до утра; сидеть в машине на своем месте, а не висеть всем телом на руке, переключающей передачи; не лаять дома и в ресторане, а в специально отведенных для этого местах; вытирать рот не об ковер, а салфеткой. В некоторых пунктах, конечно, у тебя уже есть безусловный прогресс...

- А зайцы? – спросила собака, обиженно поджав губу. - Ты уверена, что зайцы все это умеют делать?

- Я точно знаю, что зайцы никогда не писают у себя дома и не лают в ресторанах. – уверенно ответила я.

- А рот? – продолжила собака, наморщив лоб. - Рот они обо что вытирают?

- Не знаю. - честно призналась я.

- А-а-а! – тут же торжествующе закричала она. - Может, они рот вытирают совсем даже не салфетками? Давай найдем зайца и спросим! Мы же все равно в лес идем?

- Тут, Брыся, ты должна будешь выбирать: либо лаять на зайца, либо спрашивать его про рот. – ответила я. - Одновременно не получится.

- Да?... – разочарованно спросила собака. - Тогда я лучше спрошу. Мне про рот интереснее. А лаять я могу и на следующего зайца, как только про рот узнаю.

- Ладно, - сказала я и достала с полки поводок, - тогда пошли? А то пока будем болтать, время обеда подойдет, и наши друзья начнут обедать без нас.

- Как это без нас? – возмутилась Брыся, - Побежали тогда скорее в лес, зайца искать! А то все-таки очень хочется узнать, обо что он вытирает рот!...

С того самого дня Брыся была полностью поглощена мыслью о загадочных зайцах. Как только я заводила речь о каком-нибудь правиле поведения, то она сразу уточняла, соблюдают ли его зайцы. Если я не могла ответить однозначно, Брыся выкладывала последний козырь: «Если зайцы этого не делают, то и я не буду».
Так, загнав меня в угол, она продолжала раскладывать еду по полу, аргументируя это тем, что у зайцев мисок нет вообще, и как они питаются на самом деле, она не знает. Рот она продолжала вытирать о наш красный, нарядный ковер, и он вскоре стал похож именно на то, чем он и был – ковер, о который вытирает рот собака. Я мыла его специальным моющим пылесосом, но на следующее же утро на нем обнаруживались следы слюней, мясных консервов, каши и морковки. Несмотря на мои старания, у ковра был ужасный вид, но я не хотела покупать новый, зная, какая жалкая участь его ожидает. Мои попытки перевоспитания и внушения разрушались об брысин железный аргумент – «А зайцы?». Утверждать, что они вытирают рот салфетками было уже поздно. Оставалось надеяться на чудо, которое не замедлило произойти.

Однажды, ноябрьским воскресным утром, я читала, уютно устроившись на диване перед камином, а Брыся носилась по дому в поисках спрятанных ею же игрушек. Я слышала краем уха, как она копается под этажеркой в прихожей.

Вдруг раздался ее вопль, полный беспокойства:

- Мама! Скорее! Там кто-то плачет! В гараже!

- Брыся, - ответила я, не отрывая глаз от страницы, - не выдумывай! В гараже никого нет, кроме мотоциклов.

- Ничего я не выдумываю!

Собака прибежала в гостиную и начала топтаться возле дивана в крайнем нетерпении.

- Иди, послушай, если не веришь!

- Брыся, ты ничего не перепутала? Может, это у соседей?

- Да, нет же, мама! Ничего я не путаю! - продолжала возмущаться Брыся. - Точно говорю, в нашем гараже кто-то плачет. Пойдем скорее, может этому кому-то срочно помочь надо!

Мы пошли в гараж. Точно, откуда-то доносился тончайший писк какого-то несчастного существа.

– Она вон там, под этажеркой!

Брыся победно посмотрела на меня.

– Слышишь?

- Слышу, - кивнула я, - точно, мышь, наверное. Давай тогда искать, раз пищит.

Я начала снимать с этажерки ящики и всякие коробки, пока, наконец, не добралась самого низа, до последней полки, заставленной банками с вареньем.

- Мама! – вдруг заорала Брыся так громко, что я чуть не выронила очередную коробку из рук. - Вон она! Точно, это мышь! Я ее вижу!

И правда, это была мышь. Она безнадежно прилипла к вишневому варенью, протекшему из лопнувшей банки на бронзовый подносик, стоявший на полу, под этажеркой. Варенье успело основательно загустеть, и обездвиженная мышь жалобно стонала, лежа на боку. Судя по ее причитаниям, она оплакивала свой последний день. «Хорошая смерть, - подумала я, - умереть в луже варенья на старинном подносе...»

- Что делать будем, как думаешь? – спросила я Брысю. – Мыши, конечно, существа вредные, но оставлять мучиться любое животное – бесчеловечно, а убивать – рука не поднимется. По крайней мере, у меня.

- И у меня! - закивала Брыся.

- Ладно, - сказала я, - тогда пойдем спасать мышь.

Взяв подносик со стенающей мышью и пустую банку из-под польских огурцов, мы пошли в ванную. Я включила душ, проверила температуру воды, чтобы случайно не обварить несчастное животное, и начала щедро поливать ей спину. Мышь, закатив в ужасе глаза, замолчала. Алое варенье стекало по белоснежным стенкам ванны, чем-то напоминая закатное зарево на картинах Дали. Через пару минут страдалица отлипла и упала на дно ванны. Я подставила банку и загнала ее туда газетой.

- Дай посмотреть! – потребовала собака, прыгая вокруг. - Ой! Какая хорошенькая! А можно я ее себе оставлю?

- Даже не думай! – категорично ответила я и закрыла банку марлей. - Пойдем, выпустим ее в сад!

- Эх, - вздохнула Брыся, - жалко ее, такую красивую, отпускать! Может, она нам будет благодарна за спасение и еще вернется?

- Не смею на это надеяться, - ответила я, - но ты не расстраивайся. Мы все-таки спасли ее от верной смерти!

- Точно, - согласилась она, - но все-таки, может быть...

- Никаких «может быть», - твердо ответила я, - пойдем-ка в сад.

Мы вышли на террасу. За последние три дня еще больше похолодало, изо рта шел пар. Я открыла банку.

- Мама! – озабоченно сказала Брыся. - А мышь-то – мокрая! Она же простудится!

Я неуверенно посмотрела на мышь. Та чихнула.

- Смотри! Она уже чихает! – собака взволнованно запрыгала вокруг меня. - Не выпускай ее, ма-а-ама! Пусть она сначала высохнет. Давай ее у камина подсушим! А то, если ты ее сейчас выпустишь, она совсем умрет.

Она сделала скорбное лицо.

Я посмотрела на мышь, потом перевела взгляд на Брысю, которая сидела, опустив глаза и ожидая моего решения. Весь ее вид выражал крайнее послушание и абсолютное отсутствие неправильных, с моей точки зрения, намерений.

- Ладно. - сказала я специальным педагогическим голосом. – Но ты, Брыся, слушай меня внимательно: я, конечно, поставлю банку возле камина, но если ты ее перевернешь, и мышь сбежит, то пеняй на себя.

- Не сбежит, мама! – моментально оживившись, страстно закивала Брыся. - Я даже близко не подойду, чтобы случайно банку не перевернуть. Я глазами только!...

- Вот-вот, чтобы даже случайно, как ты говоришь.

Я пригрозила ей пальцем для пущей убедительности.

- Тогда пошли скорее домой, сушить мышь!

Она попрыгала к двери, горланя:

– Уля-ля! А у нас есть мышь! Оп-оп! Мы ее сейчас будем сушить! Оп-оп! Уля-ля!...

Мы установили банку перед камином, где было достаточно тепло, чтобы быстро высушить промокшую мышиную шерстку. Брыся легла на ковер и стала наблюдать за мышью. Я продолжила прерванное чтение.

- Мама, - ровно через минуту сказала Брыся и положила голову на бок, чтобы было удобнее наблюдать за мышью, - может, дать ей поесть?

- Брыся, - терпеливо ответила я, - я понимаю, что тебе очень хочется хоть что-нибудь сделать с этой мышью, но я тебя предупредила, что она проведет в нашем доме столько времени, сколько ей нужно, чтобы высохнуть. На большее рассчитывать не стоит. Ни тебе, ни ей.

- Так-то оно так, - задумчиво сказала собака, - но мне кажется, что уж больно она худая.

- Ничего она не худая! - сказала я, скептично осмотрев мышь. - Она, скорее, спортивная.

- А может, дать ей сыру? – продолжила она, как ни в чем ни бывало. - Смотри, у нее щеки прямо ввалились!

- Брыся! Я читаю серьезную книгу, а ты мне мешаешь. – сказала я как можно строже.

- Ну, мам-а-а! – загнусавила собака самым противным голосом, нак который была способна. - Я хочу посмотреть, как она е-е-ест! Давай ей дадим сы-ыра-а! Может, она рот вытирать умеет? А то мы зайца так и не нашли, чтобы спросить про ро-от! А тут – хоть посмотрим!

Ныла она так смешно, что я сдалась:

- Ладно, если хочешь, то дадим ей сыра.

Я сходила на кухню, отрезала кусок сыра, кинула в банку маленький кусочек, а остальное отдала собаке. Она опять легла на ковер наблюдать, а я вернулась к чтению.

- Мама!

Брыся сосредоточенно жевала сыр, продолжая наблюдать за мышью.

- Смотри, а она его ручками держит... М-а-ама! Ты совсем не смотришь!

- Смотрю, смотрю! – кивнула я, пытаясь вникнуть в смысл того, что я только что прочитала. – Все грызуны так делают – и крысы, и белки, и хомяки...

- И зайцы? – спросила она.

- И зайцы...

Я безуспешно пыталась понять то, что только что прочитала.

- Ой, смотри! – вдруг завизжала Брыся и запрыгала вокруг банки. – Смотри-и-и! Она рот вытирает! Об ручки!

Я оторвалась от книги, понимая, что Брыся ни за что на свете не даст мне дочитать самую интересную главу.

- Ну, надо же! Оказывается, о лапы!

- Ага! – восхитилась собака. – А я ведь чувствовала, что мне мышь для чего-нибудь понадобится! Я теперь тоже буду рот о лапы вытирать! Видишь, как правильно я сделала, что уговорила тебя ее оставить сушиться?

– Я правильно понимаю, что теперь ты больше не будешь вытирать рот об ковер? – спросила я.

- Ага! – кивнула собака. – Я теперь знаю, как зайцы делают!

- Наконец-то! – обрадовалсь я. – Наконец-то я смогу отчистить ковер!... Кстати, а мышь-то вроде высохла! Надо ее отнести в сад, а то мне кажется, что она у нас как-то уж больно засиделась!

- Ничего не засиделась! – возразила Брыся. – У нее, вон, подмышки еще мокрые!

- Брыся! – рассмеялась я. – Не выдумывай! Если сама мышь уже сухая, то ее подмышки – и подавно! Пойдем-ка ее выпустим.

- А может...– тут же заныла Брыся.

- Никаких «может». – твердо ответила я. – Выпускаем.

Мы взяли банку и вышли в сад. Из леса тянуло сыростью. Брыся поежилась и посмотрела на меня.

- Ей, наверное, холодно будет ночью... А к нам ты ее взять все равно не разрешишь. Мама... я тут подумала... а можно, я ей одеяльце отдам?

Я потрепала ее по ушам, подумав, как люди мало понимают в психологии собак. Мы почему-то считаем, что они так сильно любят нас, потому что мы все время им что-то даем: еду, дом, ласку... На самом деле, собаки устроены так же, как и люди: они больше любят тех, о ком заботятся они сами, чем тех, кто заботится о них. Но мы, в нашей человеческой гордыне, предпочитаем объяснять их к нам любовь элементарными физиологическими стимулами, приравнивая безоговорочную верность собаки к условному рефлексу Павлова и, этим, навсегда избавляя себя от чувства вины.

Хорошие искренние рассказы, мне очень понравилось! Спасибо, Яна! И спасибо, Ирина!

X.
Я долго размышляла над тем, как же найти Брысе друзей. Идея взять еще одну собаку была отложена на время: ЖЛ страдал от острых приступов аллергии, и врач посоветовал нам не торопиться. На прогулки в лесу рассчитывать особно не приходилось – мы встречали там почему-то только болонок, ведомых хозяйками-старушками на коротких поводках. Болонки играть с Брысей не хотели. Старушки, впрочем, тоже были против.
Был еще один вариант, но пока он вызывал сомнения: у одних моих русских друзей, живших совсем неподалеку, был замечательный палевый лабрадор. Он был младше Брыси всего на два дня и страдал от врожденной дисплазии локтевых суставов. Это означало, что играть в салки и скакать до одури по лесным лужайкам, а также многое другое, положенное нормальному щенку самой природой, было ему строжайше запрещено.
Чтобы не перегружать его хрупкие суставы, Наташа и Леша носили Чарли по лестницам на руках, поэтому мы никак не могли решиться на то, чтобы познакомить наших собак: их чрезмерно подвижное общение могло бы закончиться травмой, после которой Чарли вряд ли смог бы нормально передвигаться.
И вот, как-то раз, в очередном телефонном разговоре, мы решили, что если бы знакомство состоялось, например, на пруду, то, может, все было бы не так и страшно: плавание было единственной отдушиной лабрадора-инвалида. Он часами не вылезал из окрестных водоемов, мастерски ныряя, охотясь за палками и вырывая с корнями кувшинки. Как ни странно это звучало, но вода являлась весьма неплохой почвой для первого контакта: Чарли не вылез бы оттуда ни за какие коврижки, а пугливая Брыся точно не полезла бы в жидкую, незнакомую ей, среду. Проанализировав все это, мы договорились встретиться через пару часов на пруду.
- Брыся, собирайся, мы едем гулять на пруд с Чарли! Ты рада? – едва повесив трубку, сообщила я.
- Ой! – неуверенно отозвалась Брыся. – А это кто такой?
- Лабрадор! - ответила я. – Самая добрая в мире собака! И, между прочим, ты его на два дня старше. Так что веди, себя, пожалуйста, нормально.
- А он какого роста? Как я? – все так же настороженно спросила собака.
- Чарли гораздо больше тебя, но он пока совсем еще щенок, как и ты. – сказала я как можно более радостным тоном, стараясь заранее заверить Брысю, что ничего страшного в этой встрече нет.
- Я не щенок! – обиженно потупилась собака. - Почему ты меня все время щенком обзываешь? Как куда ни пойдем, все твердишь – «Не бойтесь, это – щенок!», «Не пугайтесь, это – щенок!». А я, может, хочу, чтобы меня все боялись! – прорычала она и встала в боевую стойку, показывая все свои зубы.
- Брыся, - мягко сказала я,- а ты знаешь, как определяется интеллект у собак?
- Ин-ти-лект? Это что еще такое?
- Интеллект – это то, что в голове. Вот как ты можешь определить, умна ли собака? – спросила я.
- Не знаю, - ответила Брыся и пожала плечами, - может, ее об этом нужно спросить?
- Ну, пойди спроси тогда у йорка.
Брыся побежала спрашивать. Вскоре она вернулась, расстроенная.
- Он сказал, что он не знает. Как быть?
- С этого вопроса мы и начали...
Я посадила ее на колени.
- Так вот, интеллект собаки определяется, исходя ее способности принимать во внимание контекст и соразмерять с ним свое поведение. Впрочем, это правило распространяется и на людей. Точнее, на них – в первую очередь.
- Как-текст? – переспросила собака. - Это как? Я помню, ты говорила – мясо в как-тексте! Но при чем тут мясо?
- Сейчас объясню! - сказала я. - Например, если ты увидишь что кто-то входит к нам в дом, то что ты сделаешь?
- Для начала, я его облаю. - гордо сказала Брыся. – А потом ущипну за ногу! – добавили она и хищно щелкнула зубами.
- Почему?!
- Но я же кусаться не умею, поэтому и ущипну!
- Нет, я тебя спрашиваю, почему именно ты его облаешь и ущипнешь?
- Как, почему? А чего этот кто-то тут ходит?! Может, это чужой? Или грабитель?!
Она взъерошила шерсть и опять показала зубы.
- А если мы готовим праздничный ужин, и это - друг, который пришел к нам на вечеринку? – спросила я, улыбаясь.
- А я все равно его облаю.– чувствуя подвох, упрямо пробубила Брыся. – И ущипну! А потом посмотрим.
- Вот этот ответ и говорит о том, что ты - глупая собака. Ну, или пока не очень умная. - смягчилась я, видя ее обиженное лицо.
- Почему? – насупившись, спросила она. - Почему это я глупая?
- Потому что ты не учитываешь контекст. – объяснила я. - Когда мы готовим праздничный ужин, то люди, приходящие к нам в дом, являются, вероятнее всего, нашими друзьями. Так?
Она кивнула.
- Так вот, ты пока совсем не различаешь, кого надо облаивать, а кого - не надо. Потому что совсем не думаешь о контексте. Понятно?
- Понятно, - грустно согласилась собака, - а как о нем надо думать? И когда? А то я о нем думать совсем не успеваю! Я сначала лаю, а потом думаю.
- А ты сначала думай, а потом лай. – сказала я специальным педагогическим голосом.
- Хорошо. – согласилась она. – Я попробую. Но при чем тут этот... Чарли?
- При том, что я уверена, что даже если ты теперь знаешь, что это щенок, то ты все равно будешь от него спасаться бегством, как от всех остальных собак! Потому что ты сначала действуешь, а потом – думаешь.
- А вот и не буду! Я все поняла! – возмутилась собака. – Спорим?
- Спорим! – согласилась я. – А на что?
- Давай так: если я проиграю, то я.... то я.... – она задумалась, - то я верну тебе тушь, которую я украла в прошлые выходные!
Она закрутила хвостом, как пропеллером: моя тушь в золотистом тюбике была пределом ее мечтаний, и на прошлой неделе ей, наконец, удалось ее украсть прямо у меня из-под носа. Теперь она прятала ее в саду и категорически отказывалась мне ее вернуть, как я ни просила.
- А если ты проиграешь, то отдашь мне старый халат! – продолжила она, как ни в чем ни бывало. - Ты все равно новый купила! А старый мне пригодится, я буду в него ночью заворачиваться, а одеяльце мышке отдам. Я про нее все время думаю – может, ей холодно там, в саду?
- Согласна. По рукам?
- По рукам! – радостно закричала собака, довольная сделкой, и побежала за мячиком, чтобы было, что грызть его в дороге.
Мы погрузились в машину и, болтая о разном, поехали на место встречи. Припарковавшись на стоянке, возле пруда, я распахнула дверцу машины. Брыся, увидев хозяев Чарли, наотрез отказалась выходить из машины.
- Привет, Брыся! – сказал Леша, присев на корточки перед открытой дверцей.
- У-у-у... – заворчала Брыся, - а я тебя сейчас ка-а-ак ущипну! Знаешь, как я больно щипаюсь? Как гусь!
- Выходи, познакомимся. - продолжал Леша, делая вид, что он совершенно не замечает ее угроз.
- Не выйду, и не проси. - проворчала собака и спряталась за кресло.
- Брыся! – сказала я строго. - Выходи сейчас же! Ты ужасно невежливо себя ведешь!
- Не выйду, - заупрямилась Брыся, - ты мне Чарли обещала, а тут еще двое незнакомых людей.
- Брыся, глупая, это - друзья. Думай о контексте! – сказала я и выпихнула ее из машины.
Мы пошли к пруду. Чарли с размаху влетел в воду и быстро погреб на середину, как заправский спортсмен-олимпиец. Брыся бегала вокруг, категорически отказываясь приближаться к нам.
- Брыся! – позвала Наташа. - Иди к нам! Не бойся!
- А я и не боюсь! - крикнула Брыся с безопасного расстояния. – Я спортом занимаюсь! Чарли, вон, плавает, а я бегаю.
- Ладно, не хочешь – не надо. - сказал Алексей и повернулся к пруду. - Чарли! Плыви сюда! У меня палка есть!
Чарли самозабвенно кружил по пруду, не обращая внимания на зов хозяина.
- Он теперь не вылезет, - сказала Наташа, - так и будет, в воде. А что это Брыся твоя так всех боится?
Я неопределенно пожала плечами.
- Говорю же, я не боюсь! – крикнула издали Брыся. - Я спортом занимаюсь!
- А вот смотри, что у меня есть! – крикнула Наташа стала рыться в кармане. – Иди сюда, я что-то тебе дам!
Брыся тут же заинтересовалась и подбежала поближе.
- Смотри, какое печенье!
Наташа присела на корточки и протянула кусочек печенья на открытой ладони.
– Вку-у-усное!
- А ты брось, тогда подойду! – ответила Брыся, поджав хвост.
- Лови!
Брыся задумчиво сжевала печенье и подошла полиже.
- А еще есть?
- Лови еще!
Через пятнадцать минут контакт был установлен. Философски настроенный Чарли все еще оставался в воде. Он охотился за палками, понимая, что Брыся никуда не денется. Потом он вылез, и мы, все вместе, медленно двинулись вокруг пруда. Чарли бежал чуть впереди, а Брыся, опасливо озираясь, трусила рядом со мной.
- Интересно, а вода - холодная? – спросила она, обращаясь как бы ко всем.
- Зайди – узнаешь! – ответил Чарли и помахал хвостом. – Кстати, а чего ты не пошла-то? Я тебя ждал-ждал...
- Ты меня ждал?!
Брыся округлила глаза и остановилась как вкопанная.
- А чего же ты не сказал?
- Так ты же спортом занималась, бегала вокруг, я же видел! Ты же занята была ужасно! – засмеялся Чарли
- Да, но... – замялась Брыся.
- Что - «но»? – переспросил Чарли.
- Ничего. – промямлила Брыся и обернулась на меня.
- Тушь! - сказала я и показала ей большой палец, что означало мою победу.
Брыся насупилась. Расставаться с тушью ей не хотелось.
- О чем это вы? – спросил Чарли.
- Да так, - сказала я, - это мы поспорили, а Брыся проиграла.
- Проиграла?
Он перевел взгляд своих ясных ореховых глаз на Брысю.
– Ничего не понимаю.
- Чарли, - начала объяснять я, - Брыся недавно украла у меня тушь и не хочет мне ее возвращать. Так вот, мы поспорили: если она тебя испугается, то вернет мне тушь, а если не испугается, то я ей отдам старый халат.
- А-а-а! Теперь понятно! – улыбнулся Чарли и опять посмотрел на Брысю. – Я думаю, что, во-первых, тушь жалко, а во-вторых, халат надо срочно обратно выигрывать. Ты как – не против?
- Нет! То есть да! – решительно заорала Брыся и запрыгала на месте. - Мне тушь самой нужна, я ее в саду прячу! И халат тоже ужасно нужен! Я тогда мышке одеяльце отдам, а то зима скоро наступит! И она совсем замерзнет!
- Тогда, может... в салки...?
Чарли мотнул головой, приглашая к игре.
- Помчались! Ух!
Брыся пружинкой подрыгнула на месте и понеслась в высокую траву.
Мы с Наташей тревожно переглянулись, и приготовили поводки. Но, уставший от плавания, Чарли просто встал в центре маленькой полянки и сделал самое свирепое лицо, на какое был способен. Брыся же носилась вокруг, закатывая глаза в притворном ужасе. Чарли отражал ее атаки, аккуратно поворачиваясь в разные стороны.
- Даешь тушь! – кричал один.
- Даешь халат! – отвечал другой.
- Кажется, получилось, - сказала Наташа, - смотри-ка, Чарли играет, но это, вроде, неопасно.
- А Брысе-то какое удовольствие!
В этот момент Брыся промахнулась в своем решающем броске и чуть было не улетела в пруд. Падению помешали растущие на берегу ежевичные заросли, где она благополучно застряла. Чарли рухнул в траву от смеха, а я побежала выпутывать Брысю из западни.
- Ты видела?! Видела?! – с восторгом кричала Брыся, пытаясь повернуться так, чтобы мне было удобнее отцеплять удерживающие ее колючие плети. – Ты видела, как ловко я его атаковала?!
- Тебе страшно повезло, что тут кусты растут. - ответила я, выпутывая лапу за лапой.
- Подумаешь, немножко промахнулась! Ерунда! – отмахнулась она. – Чарли бы меня вытащил, если что!
- Ладно, заканчивайте ваши игры, пора домой собираться...
Мы еще немного поболтали, но собаки продолжали играть, забыв обо всем на свете: им явно не хотелось расставаться. Наконец, мы захлопали в ладоши и засвистели, призывая их к дисциплине.
- А давайте, вы к нам домой в следующий раз приедете, - предложила я Наташе, - может, в саду они тоже много бегать не будут?
- Ладно, созвонимся. - кивнула Наташа. - Надо выбрать какие-нибудь выходные и приехать к вам в гости. Я тогда пирогов напеку. Вы пироги с чем любите?
- С мясом! – хором ответили собаки и одновременно облизнулись.
На том и расстались. На обратном пути Брыся вертелась юлой на сиденье и, настойчиво теребя меня за рукав, расспрашивала о том, когда же Чарли придет к нам в гости.
- Не волнуйся, - отвечала я, - когда – не знаю, но он обязательно приедет! А ты пока подумай, что можно было бы ему показать.
Почесав за ухом и сосредоточившись, Брыся начала размышлять вслух:
- Значит, так. Во дворе есть: новогодняя елка, палки для камина, три желтых мячика, голова синего монстра, которую я вчера оторвала, и меховая кость. Еще есть кусты и шалаш, где можно играть в прятки. Как ты думаешь, ему будет интересно?
- Конечно, - сказала я, - на его месте мне было бы очень интересно. А в лесу?
- В лесу? – она задумалась. – Например, там есть большая грязная лужа. Как ты думаешь, Чарли любит грязные лужи?
- Не знаю, - пожала плечами я, - когда они приедут, я спрошу у Наташи.
- Еще я знаю место, где лисой пахет. Показать ему?
- Где это? – удивилась я. – А почему ты мне не показала?
- Ну, мама! – возмутилась Брыся. – Зачем тебе-то знать, где в лесу лисой пахнет?
- А что такого? – смущенно спросила я.
- Ну, а какая тебе разница? – опять возмутилась собака. – Это наши дела, между нами, собаками... А тебе-то зачем?!
- Ну, ладно, ладно, - начала оправдываться я, - я же не знаю, как лиса пахнет, мне так, для общего развития...
- Тогда покажу, если для развития. – кивнула Брыся. - Знаешь, возле дороги, на повороте к большому дубу, есть пень, вокруг которого колючки растут, которые ты все время от меня отцепляешь?
- Ежевика?
- Ну да. Там, сзади, есть нора. С дороги не видно и не пахнет. Но если ты пролезешь под колючками...
- Не уверена, что пролезу. Я тебе лучше на слово поверю.
- Ладно, мы тогда с Чарли пролезем, я ему покажу. Там настоящая лиса живет.
- Ты видела?
- Нет, но оттуда сильно воняет. Я хотела йорку показать, но, боюсь, он внутрь полезет.
- Не надо йорку. А то мало ли что... Ладно, что у тебя еще есть?
- Да, больше ничего особенного, - пожала плечами Брыся, - разве что, оленьи следы и еще место, где кошку недавно похоронили.
- Откуда ты знаешь, что кошку? – строго спросила я.
- Ну, мама! – опять возмутилась собака. – Ну как - откуда? Оттуда!
- Не груби, пожалуйста, так откуда ты знаешь? – продолжила я.
- Йорк сказал, - ответила Брыся обиженно, - так показать?
- Ну, покажи. Только не рой там ничего, ладно?
- Мама! Я что – совсем глупая?!
- Ну, не так чтоб совсем, но иногда глупишь. - рассмеялась я.
- Я не глуплю, я просто иногда не понимаю. – обиделась Брыся. – Так когда он приедет?
- Пока не знаю, - сказала я, - но я попробую договориться прямо на эти выходные. Идет?
- Идет! – она сразу повеселела, схватила мой палец и начала жевать.
- Брыся, не грызи меня, пожалуйста! Потерпи до дома. Вот вернемся, я тебе дам игрушку, ее и будешь мурыжить.
- Ладно! – она с неохотой пролезла на заднее сиденье и оттуда тут же донеслось:
– Ой, какой хорошенький пакетик! А можно я его порву?
Не успела я ответить, как раздался треск разрываемой бумаги.
- Брыся, интересно, а зачем ты меня спросила? – поинтересовалась я.
- Ты же сама мне сказала – думать о контексте! Вот я и думаю! А потом – делаю! – шепелявя, ответила Брыся. Внятно говорить ей мешал кусок бумаги, который она старательно пережевывала с целью выплюнуть его потом где-нибудь в машине.
- Ох, Брыся, ну что мне с тобой делать...
На самом деле, я ничего с ней делать не собиралась. Мне в ней нравилось абсолютно все. То, что другой человек посчитал бы недостатками, для меня стало самым большим ее достоинством: Брыся просто заставляла меня смеяться каждый день, раскрашивая мой черно-белый мир с помощью своей, совершенно особенной, ни на что не похожей, палитры.
__________________

XI.
В ожидании Чарли, брысино время полетело гораздо быстрее: у нее была цель, и она знала, что рано или поздно я выполню свое обещание. Но пока нам с Наташей все никак не удавалось договориться о встрече.
Брыся продолжала играть с Робином, который по-прежнему радовался до слез, когда ему удавалось спрятаться в самом неожиданном, с его точки зрения, месте. И, хотя ей было довольно скучно с маленьким йорком, она искренне жалела его, потому что с ним совсем никто не хотел дружить.
Потом, совершенно неожиданно, наступили большие изменения: наши соседи слева, подобно птицам, улетели жить на юг, и их дом был выставлен на продажу. Потенциальные покупатели потекли рекой: они приезжали целыми семьями, ходили по соседскому участку и громко обсуждали достоинства и недостатки «продукта», как называли выставленный на продажу дом агенты по недвижимости. Через неделю мы выучили назубок метраж комнат и могли назвать материалы, из которых был построен «продукт». По вечерам Брыся смешила меня до слез, передразнивая агентов.
Прошла еще пара недель, но продажа, по всей видимости, продвигалась как-то вяло: покупатели ходили и ходили, но предложения, похоже, никто не делал. Потом визиты прекратились. Соседский дом повис в неизвестности, как летучий корабль: иногда по участку кто-то ходил, по вечерам изнутри доносился стук, ворота часто оставались распахнутыми настежь, но больше никакой информации не было. Умирающая от любопытства Брыся вызвалась было пролезть под туями и посмотреть, что там происходит, но я ей строго-настрого запретила предпринимать что бы то ни было без моего специального разрешения.
Потихоньку анализируя подозрительные движения и шумы, мы пришли к выводу, что дом продан, и наши новые соседи скорее всего делают там ремонт. Их «профиль» стал нашей новой темой для разговоров: ЖЛ мечтал о редком подвиде соседей, терпимому к громкой музыке, шуму мотоциклов и барбекю на террасе, Брыся - о собаке, с которой можно было бы играть, а я - о том, чтобы ситуация поскорее прояснилась.
Наконец, неизбежное свершилось, о чем я узнала самым неожиданным образом.
- Мама, а что такое «сыск-ная собака»? – спросила меня Брыся как-то за завраком.
- Сыскная собака – это ищейка. - объяснила я. - А где ты такое услышала?
- А мне йорк вчера вечером сказал, - сообщила Брыся, как ни в чем ни бывало, - точнее, он сказал, что у наших новых соседей есть сыск-ная собака. Они вроде бы сегодня переезжают. Он видел, как они приезжали дом смотреть. Но описать сыск-ную собаку он не смог, потому что считает всех собак огромными. А как ты думаешь, она большого роста?
- Про рост не знаю, - сказала я. – Вообще-то, сыскная собака – это профессия, а не порода. Может, это овчарка, а может, и спаниель. Ты сама увидишь, когда она переедет. Да, заодно не забудь спросить у этой сыскной собаки, чем занимаются ее хозяева, ладно? Ты этим окажешь мне просто неоценимую услугу.
- Идет. - сказала собака, быстро похватала то, что было в миске и умчалась во двор.
Через час послышался шум грузовика, который парковался во дворе. Брыся влетела обратно в гостиную:
- Они приехали! – сообщила она, запыхавшись. – Там кто-то опять мусор весь повытаскивал из пакетов, так вот, - она перевела дух, - я шла по следу того, кто повытаскивал, вдруг вижу – машина. Огро-о-омная! Наверное, это они!
- Наверное, - согласилась я, - иди к забору, посмотри! Если что-нибудь увидишь интересное, то зови меня!
Собака потрусила к забору наблюдать за переездом.
- Мама! Иди скорее! – послышался через несколько минут ее голос. – Точно, у них есть собака! Мне ее отсюда хорошо видно! Она чуть побольше меня! Теперь только надо узнать, чего она ищет. Ты только постой рядом, ладно? А то я боюсь!
Я подошла к забору. Во дворе у новых соседей носился весьма ладный бигль. Он с любопытством знакомился с новой территорией. Наконец, заметив нас, он подбежал поближе к забору.
- Привет! Меня зовут Энди. А вас? – и он грациозно поклонился.
- О! Какое воспитание! – не удержалась я. – Браво! Смотри, Брыся, как надо!
- А меня зовут Брыся. - смущенно сказала Брыся и шаркнула ножкой на всякий случай, чтобы Энди не подумал, что она плохо воспитана.
- А меня – Ирина. - и я тоже шаркнула ножкой, чтобы Энди не подумал, что у нас в семье хорошо воспитана только собака.
- А мне сказали, что ты – сыск-ная собака, - сказала Брыся, выглядывая из-за моей ноги. – Это правда?
- Правда, - ответил Энди, - а кто тебе сказал?
- Йорк, - Брыся мотнула головой в сторону соседнего дома, - он вон там живет.
- И откуда это он узнал? – спросил бигль. – Не иначе, разнюхал где-то...
- Не думаю, - сказала Брыся. – Он слишком маленький, чтобы разнюхивать. Он только повторяет все, как попугай.
- А-а-а, - сказал бигль, - тогда ладно. Тогда, наверное, он это от моих узнал.
- От кого это – от моих? – озадаченно спросила Брыся.
- Мои – это хозяева.- ответил бигль. - А у тебя что, нет хозяев?
- Не знаю. - пожала плечами Брыся. - У меня - мама. Мам, а у меня есть хозяева?
- Брыся, хозяева и мамы – это почти одно и то же, учитывая несколько дополнительных деталей, - ответила я, - я потом тебе объясню. Энди, так ты – сыскная собака? – спросила я, переводя разговор на другую тему.
- Ага, - загадочно улыбнувшись, сказал бигль, - Ищейка.
- Ну, это мы уже поняли, - осмелев, сказала Брыся, - а кого ты ищешь-то?
- Не кого, а что. – продолжая загадочно улыбаться, сказал Энди. – Я наркотики ищу. Точнее, искал. Я теперь на пенсии.
- Котики? – вытаращила глаза Брыся. – А чего их искать? Их вон сколько тут бродит!
- Ха-ха! – покатился от смеха Энди. – Котики! Наркотики, а не котики! Ты что, не знаешь, что это такое? Это – дурь!
- Мама! Чего он меня оскорбляет! – возмутилась Брыся, - Дурью назвал!... А я старалась, ножкой шаркала, как ты меня учила!
- Да нет, это не ты – дурь, а наркотики - дурь, - объяснил бигль, сообразив, что Брыся просто не знает слова «наркотики». – Эту дурь прячут, а я – ищу. Точнее, искал. – опять поправился он.
- А зачем? – удивилась Брыся, разом забыв про свое возмущение.
- Работа была такая. – гордо пояснил Энди.
- А-а-а! – обрадовалась Брыся. – Это я знаю! Мне мама объясняла, что работа – это выполнение команд за вознаграждение! Так?
- Я не просто выполнял команды, - ответил Энди, - я людей спасал. Знаешь про собак-спасателей?
- Нет, а это кто такие?
- Ну, есть такие собаки специальные. - пояснил тот. - Они спасают людей в горах, на воде или в других опасных местах, где бушует стихия. А мы спасаем в городе. Там она тоже бушует. В своем роде.
Я подумала, что среди собак тоже встречаются философы.
– Но я больше их не ищу. – грустно сказал Энди. - Я теперь на пенсии, а из полиции меня забрали мои хозяева. Я теперь у них живу, вот уже целый год.
- А что нужно для того, чтобы спасать людей? – заинтересованно спросила Брыся. – А то я тоже хочу.
- Надо быть, во-первых, смелым, - сказал Энди, снисходительно улыбнувшись, - во-вторых, послушным, а в-третьих, уметь держать язык за зубами.
- Вот так? – промычала Брыся и показала зубы, за которыми был спрятан ее язык. - Это я как раз умею!
- Это значит, надо уметь хранить секреты! – рассмеялся Энди. – И я почему-то думаю, что ты совсем не умеешь этого делать.
- Почему это не умею? – обиделась Брыся. – У меня есть один секрет в саду, я его там храню. Хочешь, покажу?
- Брыся, - пришла я ей на помощь, - хранить секреты – это значит, что никому-никому нельзя их рассказывать.
- А я и не рассказываю! – возмутилась Брыся. – Я показываю! А что еще нужно, чтобы спасать людей?
- Ну, нужно будет сходить в полицию, - ответил Энди, - и попросить взять тебя на работу, доказав, что ты умеешь делать что-то для того, чтобы спасти человека.
- Одной? В полицию?! – ужаснулась Брыся. - А вдруг они меня...
Бигль рухнул от смеха в траву:
- Я тебе уже сказал, что сначала нужно стать смелой?
- Ладно, - вздохнула Брыся, - если мне надо стать смелой, чтобы спасать людей, то выхода нет. Но как?
- Надо тренироваться. –ответил Энди. - Например, ходить по дому ночью и сдерживаться, чтобы не лаять.
- А если я спать захочу?
- Все равно надо ходить. А днем надо подходить ко всем окружающим и вежливо здороваться первой.
- А вдруг они меня?...
- Ну и что? – удивился Энди. – Ну, укусят пару раз, но не все же тебя кусать будут? Зато ты точно перестанешь бояться, если научишься давать отпор!
- А как это – давать отпор?
- Как-как...Кусать в ответ! Вот как!
И Энди опять громко щелкнул зубами.
- Ой!
Брыся в ужасе зажмурилась.
- А я кусаться не умею! Я только щипаться умею. Мама говорит, что я щиплюсь, как гусь. Но кусаться – не умею. Точно.
- Хочешь, научу?
- Мама, можно?
Брыся умоляюще посмотрела на меня. Ей, видимо, очень хотелось научиться кусаться по-настоящему.
- Ну, учись. – я недоверчиво посмотрела на Энди.
Тот кивнул, гарантируя, что плохому Брысю не научит.
- Вот, смотри. Правило первое: когда к тебе кто-то приближается, надо помахать хвостом. Маши давай.
И Энди показал, как именно надо махать хвостом. Брыся послушно замахала хвостом изо всех сил.
- Повернись ко мне спиной, я посмотрю!
Он придирчиво осмотрел Брысю сзади.
– Пойдет. Теперь, правило второе: если твой противник хвостом не машет, то надо тоже перестать. Давай, выполняй.
Брыся остановила хвост и попыталась его поджать.
- Нет, поджимать не надо, а то он подумает, что ты его боишься.
- А-а-а! А я всегда поджимаю. Само так получается. Почему-то.
- Ты, главное, себя контролируй. Знаешь, что надо говорить, когда страшно и хочется поджать хвост? – спросил Энди и встал в боевую стойку, насупив брови. - Что если ты подожмешь хвост, то его тебе точно оторвут! – торжественно закончил он.
- Ой! – заволновалась Брыся. - И что дальше?
- Дальше надо встать в стойку, чтобы показать мускулы! Вставай, давай!
- А как?
- Как-как... Как-нибудь вставай, а я тебя поправлю. Так, грудь выпяти, а спину прогни! Подбородок выше! Еще выше! Нет, так похоже, что ты на луну воешь в тоске. Хвост задери выше! Еще выше!
- Ой, я выше уже задрать не смогу!
Брыся обернулась и расстроенно посмотрела на свой хвост.
- Ладно, и так сойдет.
Бигль критически осмотрел свое произведение.
- Вот так и стой.
- Долго? – напряженно спросила Брыся.
- Ага. - кивнул Энди. – Ты же хотела тренироваться? Стой тогда.

Примерно через полминуты он продолжил:
- Дальше : после того, как ты приняла стойку, надо зарычать. Рычи давай.
- Это легко! Рычать я умею! – обрадовалась Брыся и зарычала. – Так?
- Нет, так только щенки рычат. Давай, рычи по-взрослому!
- А я не умею по-взрослому! – опять расстроилась Брыся.
- Вот так рычи!
Бигль рявкнул всем горлом.
– Давай, повторяй!
Брыся попробовала пару раз, но у нее ничего не получилось. Она пожала плечами и расстроено села на травку.
- Не переживай! Знаешь, почему у тебя не получается?
Энди посмотрел на нее ободряюще и ткнул носом в плечо.
- Потому что ты все делаешь отдельно! Давай, репетируй все вместе.
Брыся послушно помахала хвостом, потом встала в стойку и зарычала. Получилось гораздо убедительнее. Я захлопала в ладоши, а Брыся запрыгала на месте от радости.
- Отлично! – продолжил Энди. - Это ты усвоила, но теперь тебе надо регулярно тренироваться. Когда научишься быть совсем убедительной, я тебе дам несколько уроков боя. Хочешь?
- Хочу!
Она умоляюще посмотрела на меня:
- Мама, можно?
- Потом посмотрим. - ответила я. - Ты сначала научись в стойку становиться.
- Ладно, – согласилась Брыся, - я смотрю, до полиции мне еще расти и расти... Может, я как-нибудь еще могу людей спасать?
- Я думаю, Брыся, что из тебя может получиться отличный клоун. – вставила я.
- Клоун? Это кто? Он тоже людей спасает?
- Ага. - кивнул Энди. – От депрессии спасает. У клоунов-людей есть специальные клоуны-собаки, мы с ними иногда сотрудничаем. То есть, сотрудничали. – опять поправился он.
- А что такое ди-пре-сия? – озадаченно переспросила Брыся, которую количество новых слов немного выбило из колеи.
- Это такая болезнь, - объяснил Энди, - когда человек становится вдруг грустным и перестает выходить из дома.
- А как я могу тогда его спасти? Мне ничего на ум не приходит! – Брыся села на травку и почесала за ухом в знак полной растерянности.
- Ну, как же! – воскликнул Энди. – Например, ты дашь объявление в мэрии, что собака по имени Брыся приглашает всех грустных людей на представление под названием «Брыся – лучшее средство от депрессии», во время которого они будут так сильно смеяться, что обо всем забудут. Пойдет?
- Пойдет! А что такое прид-став-ление?
- Это когда ты делаешь всякие смешные трюки, а остальные на тебя смотрят, смеются и хлопают в ладоши. – объяснил Энди. – Ты какие-нибудь трюки умеешь делать?
- Я умею сидеть по команде, лежать по команде, заходить в клетку тоже по команде. Вроде все. – она задумалась. – Нет, забыла! Я еще умею отдавать носки по команде «Отдай носок!». Теперь вроде все.
- Ну, это не смешно, - сказал Энди, - это все собаки умеют делать. Ты научись чему-то такому, чтобы никто не умел, и всем было смешно.
- Например?
- Ну, не знаю... Я так быстро не могу, надо подумать. Хочешь, завтра подумаем вместе? Мне сейчас пора идти уже, а то, вон, подстилку мою понесли и пакет с мисками! – он кивнул в сторону людей, выгружающих вещи. – Надо проконтролировать, а то потом не найдешь!
- Давай! – согласилась Брыся. – Но завтра обязательно встретимся! А то мне уж очень хочется людей спасать!
- Договорились. После завтрака, идет? Я видел дыру в вашем заборе, в которую я вполне могу пролезть.
- Идет! Я обязательно приду. - очень серьезно ответила Брыся. – А то людей спасать очень уж хочется.
Энди кивнул и побежал контролировать выгрузку своих вещей. Видя, какой серьезный поворот приняло дело, я сказала:
- Если честно, я думаю, что тебе никаких трюков придумывать не надо. Чтобы развеселиться, человеку достаточно за тобой денек понаблюдать. Ты – прирожденный клоун, тебе даже не надо этому учиться.
- Правда? – восхитилась Брыся. – Значит, я уже могу спасти кого-нибудь от ди-пре-сии?
- Можешь, - я кивнула головой, - например, меня.
- А у тебя что – ди-пре-сия? – она наклонила голову набок и посмотрела на меня с сочувствием.
- Не совсем... – задумалась я, не желая, на самом деле, вдаваться в подробности и признаваться в собственной слабости. – Скорее нет, у меня нет депрессии.
- Ну, ма-а-ама! – тут же заныла Брыся. – Если у тебя нет ди-пре-сии, то я тогда пойду других весели-и-ить! У кого она е-е-есть!
– Ладно, я тебе объясню. – решилась я. - В общем, до тебя у меня была другая собака. И я по ней очень грущу.
- Как это - «до меня»? – с удивлением спросила она. – Как это?
- Ладно, начнем сначала, - я села на диван и устроила ее поудобнее на коленях. – Много-много лет назад в моем доме появился такой же щенок, как ты. Мы прожили вместе много счастливых лет, и однажды утром моя собака умерла. Я похоронила ее в саду и посадила над ней цветы, вон там – видишь? И когда я на них смотрю, я как бы ее там вижу.
Словно в ответ, по вереску пробежал легкий ветерок.
– Так ты поэтому так часто грустишь? – спросила она, прижимаясь ко мне всем телом.
– Да, мне очень ее не хватает. Если бы она сейчас была жива, то все было бы по-другому. Например, я не оставляла бы ее надолго одну, никогда бы не ругала... Но чтобы я это поняла, мне надо было ее потерять. Оказалось, что любые проступки и недостатки любимого существа кажутся полной ерундой по сравнению с его смертью. Потому что больше не у кого попросить прощения, кроме своей памяти. И это не дает мне покоя.
- Ой! А я тоже умру? – вдруг, глядя мне в глаза, тревожно спросила Брыся.
- Конечно. И я. – кивнула я.
- А если я умру, то что ты будешь делать? – спросила она и положила мне голову на грудь.
- Я буду долго плакать, - ответила я, гладя ее черные кудри, - а потом, наверное, опять возьму щенка.
- А если умрешь ты? То что буду делать я? – спросила она, прижимаясь поплотнее.
- Ты тоже будешь долго плакать, а потом выберешь новую маму. – Хочешь, мы выберем ее вместе? Я напишу завещание, и ты попадешь к той маме, к какой пожелаешь!
- Какое такое «вещание»? – насупилась Брыся. - Я же не вещь?
- Завещание - это от слова «вещать», то есть, «говорить», – объяснила я. - А кого бы ты хотела в мамы?
- В мамы? – она задумалась. – Не знаю... А можно в мамы выбрать папу?
- Конечно, можно! – ответила я. - Он тебя очень любит.
- Ага! – подтвердила она. – Точно, любит! Когда я разодрала твою ночную рубашку, он спрятал клочки в помойку и сказал, чтобы я тебе не показывала. Он сказал, что если ты узнаешь, то ты меня накажешь! А-я-не-по-ка-зала, а-ты-не-на-ка-зала! – и она, вывернувшись их моих рук, заплясала на диване, крутя хвостом, как пропеллером.
- Брыся! – сказала я строго. – Ну-ка, отвечай, какие еще у вас там секреты с папой?
- Ой! – воскликнула Брыся. - Он же меня просил…! Ой!
- Поздно! Проговорилась! Впрочем, ладно, - сказала я, - разговор не об этом…Так ты согласна?
Брыся вдруг перестала плясать и посмотрела мне прямо в глаза.
– А как же ты? Ты тогда тоже будешь в земле, под цветами? – серьезно спросила она.
- Ну да, примерно… - улыбнулась я.
- И я тоже смогу иногда смотреть на них и видеть тебя?
- Не знаю, Брыся, - ответила я, - в любом случае, у тебя останется что-то, что будет напоминать обо мне.
Мы помолчали.
- Я, кажется, поняла. – вдруг сказала она и вопросительно посмотрела на меня.
- Что ты поняла?
– Что если, например, я погрызу твои новые красные туфли, то ты совсем меня не будешь ругать. Правильно?
Она смотрела на меня совершенно серьезно. Я, не выдержав, прыснула от смеха.
- О! – воодушевилась Брыся. – И мне не попадет, даже если я погрызу... твой ти-ли-фон?!
Мой мобильный телефон был пределом ее мечтаний и предметом неустанной охоты и выслеживания. Когда он верещал где-то на столе, Брыся приходила в чрезвычайное возбуждение, считая, что он верещит исключительно по собственной инициативе. Когда он молчал, то был совершенно безопасен: она пыталась его достать и распотрошить, проявляя совершенно нечеловеческие способности к определению его локализации и методу добычи.
- Брыся, - сказала я специальным педагогическим голосом, - конечно, цена телефона абсолютно несоразмерна с ценой твоей жизни, но если ты его погрызешь, то не видать тебе новых игрушек, как собственных ушей! Причем, довольно долго.
Она тут же попыталась поймать в поле зрения свои собственные уши, чтобы проверить, как долго она не увидит новых игрушек.
- А я как раз их вижу! – заорала она с восторгом. – Смотри!
И она быстро-быстро закрутила головой. Уши хлопали, как паруса.
- Брыся, - сказала я, - так ты все поняла, про телефон?
- Ага!
Она кивнула.
- Но, знаешь, я все же рискну. Вдруг ты потом передумаешь? Это я насчет игрушек.
И она сделала самое умильное лицо, на какое была способна. Сдержаться было невозможно, и я расхохоталась, а в моей памяти моментальным снимком мелькнул Грей, мудрая собака, которая однажды летним утром спасла меня от одиночества и пустоты всего лишь одной фразой: «Приятных поисков».
__________________

XII.
Неожиданное появление нового соседа значительно обогатило брысины вечера: Энди учил Брысю жизни в целом и разным профессиональным полицейским приемам в частности. Он твердо знал, что такое «хорошо» и что такое «плохо», и никогда не сомневался в том, что говорил.
Десять лет, проведенных в полицейском участке, начисто лишили его воображения, импровизации, фантазии, которые, в правильных дозах, призваны обогащать собой нашу жизнь. В отличие от Брыси, ему совершенно не могло придти в голову, что можно, например, втихомолку выкрасть из сумки гостя банан и ходить с ним по дому, показывая его всем, кроме владельца. Или спрятать тапок в самом дальнем углу сада и потом наблюдать, как отчаявшийся владелец мечется по дому в его поисках...
Впрочем, это не мешало им находить общие интересы: всего через пару недель с момента появления Энди, Брыся уже умела подолгу виснуть на рукаве, находить тщательно спрятанные предметы, свирепо рычать и надолго затаиваться в самых неожиданных местах. Прятки с участием йорка ей были, по-прежнему, не особно интересны, и тогда она изобрела новое развлечение: каждый вечер Робин появлялся на нашей террасе, и до меня доносилось:
- Хвост выше! Еще выше! Подбородок вперед!
Энди охотно корректировал их ошибки. И хотя у маленького Робина многое пока не получалось, он слушался Брысю и Энди совершенно беспрекословно, стараясь изо всех сил соответствовать требованиям первой настоящей компании, куда его приняли, и где ему было нескучно.
По вечерам, лежа у камина, Брыся мечтала о том, как она познакомит Энди и Робина с Чарли.
- Мы с йорком ему покажем, как мы умеем виснуть на рукаве! – говорила она. – Как ты считаешь, он оценит?
Наконец, день встречи не был определен. Брысиному счастью не было предела.
- Ура-а-а! – заорала она во всю глотку, узнав о приезде дорогого гостя.
Вылетев пулей в сад, она помчалась по седой от инея траве сначала к забору справа, потом – к забору слева, потом опять к забору справа, потом опять к забору слева, оглашая сонную тишину нашего сада радостным лаем. Через несколько минут слева выскочил йорк, а потом, в дыре справа, показалась голова Энди. Перелаиваясь, они вместе прибежали на террасу.
- Здравствуй, Энди, здравствуй, Робин! – я присела на корточки и потрепала их обоих по ушам. – Как ваши дела? Какие новости?
- У меня - потрясающая новость! – первым крикнул маленький йорк и запрыгал на месте, как заводная игрушка. – У нас в двери наконец-то прорезали лаз для кошки, и я туда прекрасно прохожу! Я сделал вид, что меня эта дыра совсем не интересует, а сам – фьить! И нету! Правда, потрясающе?
И он, чрезвычайно гордый собой, потряс ушками в подтверждение своих слов.
- Вот это новость! – подхватила Брыся. – Значит, ты сможешь теперь приходить, когда захочешь?! Лаз под забором ты уже выкопал, а теперь еще и дыра для кошки! Класс!
- Ага! – закивал йорк. – Представляете?!
Мы все одобрительно закивали.
- А у тебя, Энди? - спорсила я.
- У меня? – задумчиво переспросил тот, показывая всем своим видом, что ему не детских глупостей. – Соседская собака донесла, что вроде крыса какая-то наглая появилась в деревне. Никого не боится, не убегает даже при виде собак! Но я пока не знаю, то ли это выдумка, то ли – правда. В любом случае, надо проверить. Но у меня...
- И у меня – новость! Я им сказала, что Чарли приезжает! – перебивая его, заорала Брыся. – Они придут знакомиться! Я их пригласила!
- Только, чур, не в дом! – запротестовала я. – А то четыре собаки в доме – это как-то много.
- Почему четыре-то? – возмутилась Брыся. – С йорком - три с небольшим будет.
- Почему это – с небольшим? – возмутился в ответ Робин. – Я теперь виснуть на рукаве умею, как настоящая полицейская собака!
- Зато ты рычать не умеешь! Висишь себе, как брошка! – захихикала Брыся. – Вот когда научишься рычать, будем считать тебя полноценной собакой! Мам, а когда они приедут?
- После обеда. – ответила я.
- Чьего? – заинтересованно спросил Робин, который, было, сник в ответ на брысин невежливый выпад, но услышав, что кого-то будут кормить, снова воспрял духом.
- В твоем случае, Робин, обед – это не действие, а время суток. – разочаровала я его. – Идите пока, погуляйте. Вон, солнышко выглянуло...
Собаки умчались во двор. Завидуя им всей душой, я села дописывать статью про изобретенный мною новый метод анализа коммуникаций. Со двора доносился лай и команды, которые Брыся отдавала йорку. Судя по звукам, они отрабатывали приемы поиска вора, которому они дали условное имя «Барсик», что было вполне естественно. Руководила операцией Брыся, и Энди время от времени падал от хохота в траву, услышав изобретенные ею команды.
Приближалось время обеда, и я, сделав себе большой бутерброд с сыром, вышла на террасу. Было прохладно. Ночной иней давно уже стаял, и трава в саду была теперь мокрой, как после дождя. Собаки закончили игру в кота и теперь шелестели листвой в где-то глубине сада. В ожидании приезда Чарли, я посмотрела на часы, и тут, словно по команде, раздался шорох шин.
- Брыся! – громко позвала я. – Чарли приехал!
Из глубины сада донесся оголтелый лай, и Брыся полетела в дом со скоростью гончей на синодроме. Одновременно в дверь позвонили.
– Чарли! Наконец-то ты приехал! – заорала Брыся, чуть было не затормозив в вешалку.
- Здрасте, - скромно сказал Чарли, входя как-то боком, - действительно, долго не виделись...
Он огляделся и спокойно прошел в гостиную. Брыся, визжа от радости, понеслась следом за ним, пытаясь потрогать его зубами и лапами одновременно. Мы же прошли на кухню, где Наташа вручила мне укутанную в махровые полотенца стеклянную миску. Едва я пошевелила первый слой полотенец, как по дому поплыл сладковатый запах жареных пирожков. Тут же в коридоре раздался топот собак.
- Ой! Пирожочки! С мясом! – заорала Брыся, влетев на кухню. – А мне?!
- Брыся, перестань орать и носиться. – взмолилась я. – Я вам обоим дам по пол-пирога, но потом, когда чай будем пить. А пока иди лучше, познакомь Чарли с соседями. Идет?
- Идет! – во всю мощь своих легких заорала Брыся и, торжествуя, попыталась поймать себя за хвост. Ей это не удалось, и, весело гавкнув, она скрылась за дверью. Я подумала, что охота за своим хвостом должна очень повышать самооценку: если поймал, значит, очень ловко ловил, а если нет – то очень ловко убегал.
- С соседями? – переспросила Наташа. – А что за соседи?
- Ну да, у нас тут есть два соседа – йорк Робин и Энди, бигль, полицейский на пенсии. Брыся с ними играет по вечерам, они через дыры в заборе к нам пролезают.
- Смотри-ка, - воскликнула Наташа, кивая в сторону сада, - вон они уже пришли. Обнюхивают друг друга. А Брыся вокруг бегает и лает. Ой, а йорк-то какой маленький! Не затопчут?
- Маленький, да удаленький... И вообще, они сейчас все сюда прибегут. Брыся им расскажет про пироги, вот увидишь...
Словно по команде, собаки развернулись и помчались на террасу. Впереди неслась Брыся, рядом серым клубочком катился йорк, за ними трусил Энди, всем своим видом показывая, что главное – это сохранять достоинство, а Чарли неторопливо шел позади всех. В паре метров от террасы, Брыся остановилась и оглянулась на Чарли. Робин, воспользовавшись замешательством, с радостным воплем первым влетел на кухню. За ним вошел Энди.
- Кажется, тут что-то с мясом раздают? – запыхавшись, спросил йорк и повел носом.
- Какие-то пи-ра-шки... – добавил Энди. – Пахнет вкусно...
- Сам ты - пи-ра-шок! – возмущенно заорала подоспевшая сзади Брыся.
Она растолкала всех и теперь подпрыгивала, пытаясь заглянуть в стоящую на столе кастрюлю.
– Это же... Это же самое вкусное, что есть на свете! После сыра, конечно! Ма-а-ама! Дай пирожо-о-ок! – заныла она, быстро сообразив, что под групповым натиском я сдамся гораздо быстрее.
- Ладно, - улыбнулась я, - если Наташа не против, я вам всем сейчас выдам по половине, как было обещано.
- Не против. - рассмеялась Наташа. - Ты дели, а я пойду из машины остальные сумки принесу...
- Только ты по-честному дели! – проводив Наташу взглядом, Брыся перешла обратно на ор. – Йорк - маленький! Ему – меньше всех!
- Почему это меньше всех? – яростно возмутился Робин. – Мне – как всем! Ничего себе заявленьице – «йорку меньше всех»!
И он, впервые в жизни, оскалился и зарычал.
- Ура-а-а! – тут же завопила Брыся. – Надо же, получилось! Я просто хотела, чтоб ты разозлился по-настоящему! А пироги – это была самая лучшая мати-вация!
- Чего-чего? – настороженно спросил йорк, мигом забыв про свою обиду. - Это что за мати-вация?
- Это чтоб ты захотел делать то, что ты делать совсем не хочешь! Или не можешь! – продолжала орать Брыся, пытаясь скинуть на пол миску с пирогами. – А ты ведь и вправду подумал, что тебе дадут малю-ю-юсенький кусочек вместо обещанной половины?!