-Итак, чем отличается актив от пассива?
-Ну......актив-это когда ты, а пассив-это когда тебя.
-Знаете, бухгалтер из вас так себе...

Приходит от мужа СМС: «Мусор вынес, в магазин сходил, супчик сварил, детей спать уложил».
…Сижу в шоке!!! Пишу ответ: «ТЫ ТАМ ТОЛЬКО БИГУДИ МОИ НЕ ТРОГАЙ!»

Из инета...
Конец октября. Обещали снег. Холодный ветер. Возможно это что-то значит, но утро воскресенья. У подъезда на поводке гуляет чихуахуа в красивом утепленном комбинезончике. Рядом медитирует ее хозяин. Гордо реют на ветру семейники над босыми ногами в сланцах.

Прекрасно понимаю мужика. Сама выбегаю с собаками в пижаме. Если снег, то в валенках и пижаме:)))

дело к зиме...

или так:)))

Рюсский жена — самый лючший жена в мире!

Соседка друга вышла замуж за немца и упорхнула ин Дойчланд. Живут не тужат, но на историческую родину тянет временами, родителей навестить, друзей повидать...

Однажды собрались они семьей и приехали. Муж-то ни разу в России не был, ни баня, ни водка-гармонь-лосось ему не ведомы. Друг мой — человек общительный, с соседями всегда дружил, домик в деревне свой имеетсо с баней-речкой-вениками-самогоном... В общем, взяли они немца в оборот по полной программе.

Вечер очередного оборотного дня. Захмелевший немец, замотанный в простыню, поедая сало с луком, заводит диалог:

— Кольйа, я считать рюсский жена — самый лючший жена в мире!

Одесская сказка «Таки про Красную Шапочку». Держитесь, сейчас будет невероятно смешно!

— Деее-дааа! Дееее-даа! Дее-даааа! — маленькая Риточка надрывалась уже несколько минут, ни в какую не желая засыпать.

Старый Моня громко вздохнул, поставил на столик свой ежевечерний стакан кефира и повернулся к жене, колдующей с утюгом над кучей свежестираной детской одежды.

— Бася, мэйдэле, таки подойди до внучки, пока она, не дай Бог, не охрипла от своих песен, как старый биндюжник на поминках портового пурыца! Иначе я не знаю, шо ты будешь петь ее матери, когда она вирвет мне последний золотой зуб за такой цурэс!

Бася поставила утюг на доску и выплыла из гостиной. Некоторое время из Риточкиной спальни доносилось воркование, а потом Риточкин голос снова завел свое «Дее-дааа! Дееее-даа!». Бася безоговорочно капитулировала:

— Все! Ша! Я уже иду за этим ленивым старпером, твоим дедом, который достался тебе за то, шо ты так плохо кушаешь! — Бася вышла из спальни, бурча себе под нос. — А мне он за шо достался, я себя спрашиваю? Шоб свести меня в могилу и привести в дом гойку, я себе говорю. Или я не знаю этого старого еврея. Он себе думает, шо он молодой Соломон в гареме. Так он себе думает…

Она вплыла обратно в гостиную и обратилась к мужу:

— Моня, шоб ты скис! — и Бася «перешла на идиш, шоби фэйгэлэ не поняла», — я таки скажу тебе дер ласковый зительворт! Эйфэле просит дер бобе-майсе. Так приподними свой альте тухес и таки скажи ей дер майсе. Шо тебе так тяжело? Ты часами травишь майсы с этим твоим дер милиционэр с цвай этаж за ди флаш шмурдяка, который варит эта курвэ, его жена!

— Ой-вэй, Бася, пуст коп! Шо такое ты говоришь при ребенке! Она же впитывает на ходу, шоб она так ела котлеткес, как она слышит и запоминает этих твоих глупостей! Я таки пойду сказать фэйгэле дер майсе, чем слушать, как ты не любишь человека только за то, шо твой покойный дедушка таки да посещал синагогу!

Моня, кряхтя, выбрался из кресла, запахнул фланелевый халат и решительно зашаркал в Риточкину спальню. Однако на пороге он неожиданно остановился и повернулся к жене:

— Слушай, Бася… А какую сказку ей сказать? Шо я — знаю какие теперь сказки?

— Ой, ну скажи ей какую-нибудь приятную майсу. Ребенку же все равно, она просто хочет слышать твой голос. Она же слушает твой голос четыре года, а не сорок с лишним лет и еще не знает, шо от этого можно повеситься.

Моня закатил глаза и демонстративно вздохнул. Но отвечать жене не стал — Риточкино «деее-дааа!» обрело интонации свиста падающего фугаса. Он вошел в спальню, присел на край внучкиной тахты и нежно погладил Риточку по ручке.

— Ну, моя радость, какую сказку дедушка должен тебе сказать, шоби ты уже заснула и таки совсем немного помолчала до утра, дай тебе Бог никогда не знать, шо такое бессонница?

— Про волка хочу! — требовательно сообщила внучка.

— Зачем тебе за волка? — удивился Моня, — Он целый день носится грязный по своему лесу, ест всякую гадость и не любит дедушку. Я лучше скажу тебе за одну очень умненькую девочку, которая хорошо себя вела и таки удачно женилась за одного очень богатого ювелира, который таки носил ее на руках и сдувал все пылинки…

— Про волка-аааа, про волка-ааа! — захныкала Риточка.

— Бася! — Моня выглянул из спальни. — Она таки хочет сказку за волка. Шо мы знаем за волка?

— Ну как, шо? Моня, там, кажется, был волк, который ел драй штуки поросят…

— Зачем ребенку такая страшная сказка? Зачем ей знать, как болит желудок после свинины, даже если эта женщина, ее мать, давно забыла за кошерную еду? Она думает, шо может кушать шо попало, как эти здоровые гои. Так эти здоровые гои могут кушать огурец с молоком и при этом открыто смеяться в лицо расстройству желудка. Хотя кушать то, шо готовит твоя тетя Циля, безнаказанно не смогут даже самые здоровые гои…

— Деее-дааа! Про волка-аааа!

— Бася?!

— Ой, ну так скажи ей за эту девочку в красной бэрэтке. Которая носила бабушке пирожкес. Там же был волк?

— По-моему был, но он тоже скушал какую-то отраву и ему потом было ниш-гит с животом? Или нет? Таки я не помню… Нет, таки я да помню, но не все. Но я попробую… Слушай, моя радость. Жила-была бабушка. И вот она сказала своей дочке: «Дочка! Или тебе не стыдно? Я всю жизнь надрываюсь, шоби ты стала приличным человеком, так я таки могу когда-нибудь увидеть от тебя немножко нахес?» Ну так та взяла и спекла для бабушки немножко пирожкес. Но этого ж мало — их еще надо было отнести до бабушки. Этих же детей никогда нет, шобы навестить старых родителей. Они же приходят только когда им опять нужны гелт. Тогда они вспоминают про папу и маму. Ты же будешь приходить к дедушке просто так, да, моя жизнь? А не только когда у твоей мамы приключится очередной гелибте и она намылится на шпацир! Ты же будешь приходить, правда? А дедушка всегда даст тебе немножко гелт, шобы ты ни в чем себе не отказывала!

Бася появилась в дверном проеме и «навела порядок»:

— Моня, скажи уже за красную бэрэтку и этого шлимазла волка! Шо ты крутишь эйр бедной девочке? Ей не надо знать про шо ты думаешь за свою бестолковую дочь, ей надо знать про ту майсу, которую ты никак не скажешь! Дай ребенку уснуть! Ты сорок шесть лет не даешь спать мне, так пожалей хоть ребенка!

— Ша, Бася! Ша! Шо ты орешь, как торговец дер нашварг в Хануку возле синагоги? Дай мне немножко тишины, так я таки скажу за волка. А почему волк шлимазл? Я никогда не слышал за волка шоб он был шлимазл?

— Моня, он шлимазл, потому шо ты шлимазл. Вы близнецы, Моня, и вы оба вечно думаете за какие-то гешефты, от которых кроме камня в почках ничего не выходит. Зачем этот серый хулиган привязался к бедной девочке?! Зачем тебе эта белобрысая шиксе с драй этаж? Шо ты к ней привязался? Шо ты можешь ей предложить? Твой геморрой? Он таки да у тебя большой, но с другой стороны и одинокой женщине этого может показаться мало.

— Бася, мэйдэле, или ты сразу замолчишь свой пыск или я прямо завтра поеду в Магадан, но уже не по своей воле. Где ты слушала этих гадостей? Ты опять висела на телефоне с твоей сестрой Цилей, шоб мне иметь утренний стул так же легко, как она вечно брешет?! Выйди из комнаты, дай мне сказать за волка!

— Про бэрэтку не забудь, ловэлас с шишками! — Бася гордо покинула дверной проем, как всегда оставив за собой последнее слово.

Моня повернулся к внучке и продолжил:

— Ну так и вот же ж… Так эта дочка, ее мама, позвала свою дочку, ее внучку и сказала ей отнести пирожкес ее бабушке. И она сказала ей: «Ой, на улице так холодно, шо по сравнению с тем, шо там, в нашем холодильнике таки можно кипятить борщ. Так ты подумай своей головой, шо тебе надеть на свою голову и возьми таки ту красную бэрэтку, которую подарила тебе твоя бабушка на мой день рождения, хотя я просила деньгами». С тех пор, моя жизнь, она ее только так и называла — «Красная Бэрэтка твоей бабушки». Девочка надела бэрэтку, взяла пирожкес и таки пошла к бабушке. Ты еще не спишь? Боже ж мой, я уже полночи говорю тебе майсу, а ты такая же благодарная, как твоя чудесная мать и ее чудесная мать. Шо же еще ты хочешь услышать?!

— А где про волка, деда? — спросила Риточка, призвавшая всю свою вредность на помощь в борьбе со сном.

— Ой-вэй, Бася?! Таки шо там с волком? Там вообще был волк, я уже не уверен?!

— Моня, он там был и был такой же шлимазл, как ты, и имел те же цурес, шо и ты!

— Ой, шо ты говоришь?! И это теперь называется детская сказка?! Волк с геморроем?! Боже ж мой, шоб я так жил…

— Какой геморрой, Моня? Причем тут геморрой? Чем ты думаешь — своими шишками сам знаешь где?! У него не был геморрой! У него было еще хуже.

— Мэйдэле, не пугай меня — у меня больное сэрдце! Еще хуже?! Он шо — таки был женат за твою сестру Цилю?! Бедный беззащитный хищник! Как я скажу такие ужасы четырехлетнему ребенку?!

— Моня, слушай сюда и не зли меня на ночь, если эта ночь не хочет стать последней, шоб ты был здоров до ста двадцати, а иначе кто же меня похоронит и женится за эту белобрысую гойку с драй этаж, шоб мне не дожить до такого позора! Этот волк имел твои цурэс — он был глухой, слепой и все время говорил всяких глупостей. Таки скажи уже ребенку майсу! Ну?! Давай — «Волк, волк, а шо у тебя с глазами?»!

— Ой, я таки уже вспомнил! Слушай, моя маленькая, слушай, моя жизнь. Таки волк шо-то имел с этой твоей тетей Цилей, иначе откуда же он узнал про пирожкес и уже ждал девочку, голодный, как твоя бабушка после пасхального обеда у той же тети Цили?

— Моня, ты таки да решил злить меня на ночь, да? — опять послышался Басин голос. — Я шо тебе сказала?! Замолчи свой пыск и скажи уже «Волк, волк, а шо у тебя с глазами?»!

Моня обреченно подхватил:

— Так эта Красная Бэрэтка вошла и спрашивает: «Волк, а шо у тебя с глазами?». «А шо у меня с глазами?» — отвечает волк. — «Шо тебе не так с моими глазами?! Кого ты слушаешь — твою бабушку? Катаракта? Ин хулэм! Таки я прекрасно вижу, даже когда твоя бабушка делает мне фынстер в оба глаза!»

— «А шо у тебя с ушами?»! — опять «подсказала» Бася.

— «А шо у тебя с ушами?» — послушался Моня, — спросила тогда Бэрэтка. «А шо у меня с ушами?!» — ответил волк. — «Я прекрасно слышу. Я даже слышал, как твоя бабушка шептала тебе в соседней комнате про полипы. Таки какие полипы?! У меня превосходный слух! И шоб вы все себе так и знали…»

— Моня! — прервала «реплику волка» Бася. — «А шо у тебя с зубами?!»

— А шо у меня с зубами? — испугался Моня. — Шо уже такое?! Коронка потерялась?!

— Та не у тебя! У волка!

— У-у-уфф! Вы таки доведете меня до инфаркта этими дурацкими сказками! Ты шо — сразу не могла сказать?! Ну, слушай, моя жизнь. Так она ему говорит: «А шо такое у тебя с зубами?!» А волк ей отвечает: «А шо у меня с зубами?!». Так Бэрэтка ему тоже отвечает: «А почему ты спрашиваешь? Ты шо — не видишь? Или таки не слышишь?» И шо ты думаешь, моя жизнь? Шо таки ответил волк? И как он уже пожалел, шо таки съел бабушку? Риточка? Риточка? Ой, она таки уснула, моя фэйгэле.

Моня встал, поправил одеяло, осторожно, не дыша, легонько коснулся губами лобика спящей внучки и на цыпочках вышел из спальни, бесшумно притворив за собой дверь.

— Бася? Она таки уснула. Шо я тебе говорил? Ей надо твои майсы? Ей совсем не интересно про волка, тем более, шо ты разве дашь сказать хоть слово? Умная девочка, как ее дедушка. Завтра я таки расскажу ей про ювелира, пусть ребенок порадуется. Все, я ужасно устал, даже кефир допить нет сил. Ой-вэй, я таки уже не мальчик…

В спальне, лежа в кровати рядом с мужем, Бася поворочалась с боку на бок, устраиваясь, и уже полусонно проговорила:

— Моня, ты таки шлимазл. Ты даже майсу сказать не можешь, шоби тебя хотелось послушать. Мне цены нет, ты хоть понимаешь? Сорок шесть лет, подумать только!

Моня повернулся к жене и поцеловал ее в щеку.

— Знаешь, Бася. Я таки вспомнил, какую отраву скушал тот волк… В красной бэрэтке. Таки я понимаю за его живот. Лучше б он просто умер… Спи уже, мэйдэле! Завтра утром я, дай Бог, открою глаза и опять буду тебя терпеть, шоб ты была здорова до ста двадцати. Так дай мне, наконец, немножко той драгоценной тишины, которая отличается от кладбища твоим могучим хропен!

Примечания

альте — старый
бобе-майса — сказка, сплетня
гелибте — любовник
гелт — деньги
зительворт — ругательство
ин хулэм — во сне
мэйделе — девушка
нахэс — счастье
нашварг — сласти
ниш-гит — нехорошо
пурыц — начальник
пуст коп — пустая голова
пыск — рот
тухэс — попа
фэйгеле — птичка
флаш — бутылка
фынстер — темно
хропен — храп
цурэс — беда, горе
шлимазл — неудачник
шпацир — прогулка
эйр — яйца
эйфэле — внучка

В жизни совершенно не важно плыть по течению или против течения, тут главное, чтобы у тебя была… яхта.

😂 😂 😂

— Что может быть отвратительнее, чем откусить яблоко и обнаружить там червяка?
— Откусить яблоко и обнаружить там полчервяка.

😂 😂 😂

— Дорогая! Когда Петровы купили новый диван — ты потребовала такой же — я купил. Потом они приобрели стенку — я залез в долги, но приобрел такую же нам. Потом они поехали в круиз по Европе, и мне пришлось работать на трех работах, чтобы заработать на такой же тур. Скажи, что мне делать теперь?
— А что, они опять что-то приобрели?!
— Да! У Петрова новая жена!

😂 😂 😂

Продавец Евросети продал дьяволу душу.
И чехольчик.

😂 😂 😂

Дружба — это когда ты ещё не успел рассказать о проблеме, а у тебя уже налито.

😂 😂 😂

Женственность — это умение женщины скрывать своего внутреннего ВДВ-шника.

😂 😂 😂

Каждый перфекционист за свою жизнь должен:
1. Перестроить дом.
2. Пересадить дерево.
3. Перевоспитать сына.

😂 😂 😂

— Оцените степень своего занудства по 10-балльной шкале.
— 9,674.

😂 😂 😂

С помощью буддизма нашел ответ на главные русские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?»
1. Никто;
2. Ничего.

😂 😂 😂

Если не отпускать мужа пить пиво с мужиками, то он начнет пить шампанское с женщинами.

😂 😂 😂

Моя интуиция подсказывает мне, что ровесник — это не тот, с кем ты одного возраста, а тот, с кем ты одного веса.

😂 😂 😂



Первая женщина на Луне:
— Хьюстон, у меня проблема.
— Что случилось?
— Неважно…
— Какая проблема?
— Никакая!
— Скажи нам, какая проблема?
— Не хочу.
— Пожалуйста, скажи нам, в чем проблема!
— Вы прекрасно знаете, в чем проблема!

😂 😂 😂

— А давайте пить чай! — сказали хозяева.
— А давайте пить то, что пили! — возмутились гости.

😂 😂 😂

Как потерять флешку:
1. Положите флешку на стол.
2. Моргните.

Докторская на Любительскую похожа...

Девушка собирается замуж и спрашивает у матери:

— Что мне надо делать, чтобы быть хорошей женой?

— Ты будь работящей, побели дом, покрась забор, испеки что-нибудь.

Свадьба прошла. Ночью девушка будит свекровь и говорит:

— Мама, пойдемте хату белить.

— Ты что, какой белить, ночь на дворе!

— Пойдемте, работать надо.

— Но у нас нет кисти!

— Ничего, вон у отца бороду обрежем и будет кисть.

Так и сделали, наутро хата побелена.

На следующую ночь все повторяется.

— Мама, пойдемте забор красить.

— Но у нас нет кисточек!

— Ничего, вон у отца усы отстрижем и покрасим.

Наутро забор покрашен. Вечером сын возвращается сын с работы и видит, что отец на дереве сидит.

— Отец, ты что это на дереве сидишь, спускайся!

— Ты где эту заразу работящую взял? Первый день ей взбрелося хату побелить, так бороду отстригли. Второй день захотелось забор покрасить, так усов лишился. А теперь она выпечь что-нибудь собралась, а дома ни одного яйца нет.

Quote от YEl'vira (Эльвира) (sourse):Докторская на Любительскую похожа...

YEl'vira (Эльвира), точно! И мне даже показалось, что Вы имели в виду не столько картинку, сколько некоторые заседания Ученого совета :)

ДВЕРЬ...
… Стою, курю на балконе, на своем родном пятом этаже. Надо мной еще два этажа соседей. Слышу, на шестом, муж с женой тихонечко так переговариваются о чем то. Ну, о чем может на балконе шептаться молодые муж и жена? Ясно дело о разнообразии интима, посредством исполнения оного на балконе.

Но оказывается все не так просто. Да, интим конечно тут присутствовал, но только не междучеловеческий, а человеко-ремонтный. Ну, это дело знакомо почти каждому.

Соседи делали у себя ремонт, и вот неожиданно, как медузой в глаз, встал вопрос и выносе постремонтного мусора.

— Ну ты чо, Светка! – горячо шептал муж – Да это быстро. Никто и не заметит. Ррраз, и все!
— Ой, а вдруг чо? – резонно заметила Светка
— А чо «чо»? – продолжал склонять на нехорошее муж.
— Ну, мало ли чо! – логически возразила супруга.
— Да ничо! Все пучком! – подвел черту под диспутом муж.

Я уже собрался уходить, как услышал над собой странный шорох. Сверху посыпались опилки и еще какая то фигня похожая на перхоть.

— Давай… — сдавленно бормотал муж. И по голосу было слышно, что он чем-то там сильно напряжен. Ага, ага. Я бы тоже напрягся. Но, наверное, сначала головой. Ибо эти два интеллектуала, чтобы не тащить по лестнице дверь, которая не входила в лифт, решили ее назвать Икаром и скинуть с балкона. Вот такое простое и элегантное решение.

Я конечно хотел предупредить их кое о чем, ибо опыт имелся дюже богатый и разнообразный, даже набрал полный живот воздуха. Но не успел.

Надсадно и как-то жалобно крякнув, эти доморощенные Бони и Клайд перевалили дверь через балконные перила и с любопытством уставились вниз в ожидании эффектного разлета щепок от контакта древесины и асфальта.

Я поначалу тоже хотел глянуть, но вовремя посмотрел наверх. Весь трагизм грядущего пронесся перед глазами как ускоренная хроника массового изнасилования.

Дверь, которая эмигрировала с балкона, до этого гнездилась на шестом этаже. Я на пятом. А подо мной был еще этаж, четвертый называется. Там жили нормальные люди, которые по выходным нормально стирали белье и совершенно нормально его развешивали за балконом. Да, да, именно за балконом. Ибо папа ихний, чтобы не занимать бельем и без того убогие квадратные метры балкона, сваял сушилку за перилами. Кстати очень удобно. Там, между двух арматурин, горизонтально прикрученных по углам перил, натянуто рядов пять веревок гуттаперчевых. А поскольку сегодня воскресение, то и белья на них висело не мало. Простыни всякие, пододеяльники…

А двери то что? Ей сказали вниз, значит вниз. Но кто же ее родимую, деревянномозгую предупреждал о веревочках?

Она сквозанула мимо меня черным коршуном, после чего можно было без опаски высунуть голову и смотреть вниз. А внизу, в это время происходили весьма забавные вещи.

Квадратное, деревянное изделие, уже порядком набрав скорость, вдруг встретило на своем пути туго натянутые бельевые веревки. Надо сказать, что сделаны они были очень качественно, и тест драйв прошли на пять баллов. Но вот дверь… Дверь, она почему то перестала лететь прямо вниз, а зацепив веревку и намотав на себя огромную, белую простынь, сделала завораживающую дугу, и другим концом вошла точно в окно третьего этажа. Вошла жестко и бескомпромиссно, как наглый Карлсон в простыне, обожравшийся перебродившего варенья.

… Соседи на третьем давно мечтали поменять потрескавшиеся окна на пластиковые. И, наконец дождавшись лета, решились. Как раз в этот момент мастера вытащили старую раму, поставили и слегка наживили новую, белую, с тройным стеклопакетом и немного отошли вглубь комнаты, полюбоваться на результат дел своих.

Буквально через пол минуты они были вынуждены резко удивиться тому, как рама, вроде и закрепленная внезапно самостоятельно вошла обратно в комнату сопровождаемая чем то в белом с ромашками, одеянии. Мелодичный и красивый звон оповестил всех, что установка новых окон временно отменяется.

Но это был всего-навсего третий этаж. И дверь помня, куда ее направили, задерживаться не стала, и уже не вертикально, а эстетично планируя, устремилась к земле.

… Небольшая, но уже лохматая собачка, модели болонка, характера паскудного и громкого присев в пошлой позиции с наслаждением гадила под окнами, и периодически оглядывая прохожих, заливаясь визгливым лаем им в коленки. Прохожие опускали головы, что бы посмотреть, откуда идет столь мерзкий звук, потом брезгливо морщились и ускоряли шаг. Воняло от этого серуна нестерпимо.

Его знал весь двор, поскольку эта лохматая вонючка целыми днями только и делала, что гадила и тявкала. На удивление, это маленькое тело производило столько дерьма, что коровы Нечерноземья просто плачут от стыда. И каждое утро, выходя на работу я слышал выражение искренней любви собачке нашей, в общем то, интеллигентной дворничихи.

В этот раз болонка была особенно визглива и неопрятна. Сидя в ужасной раскорячке она тявкала на весь двор, наверное призывая посмотреть, как ей неудобно.

И в момент наивысшей, болонкиной эйфории случилось то, после чего дворничиха стала очень вежливо здороваться с моими соседями, владельцами двери.

Дверь, в полной тишине на бреющем полете, прошла почти по ушам внезапно заткнувшемуся серуну и с грохотом окончания мира, приземлилась в паре метрах от болонки.

Природа замолчала. Комарики, до этого искавшие жертву, испуганной стайкой кинулись в кусты и оттуда с ужасом смотрели, как болонка, ме-е-ееедленно и молча(!) встала, осторожно посмотрела по сторонам, потом подозрительно на свою кучу, подняла взгляд к небу, минуту постояла в оцепенении и каким то крабьим шагом, в полной тишине поковыляла за дом.

С тех пор ходила боком молча, как немой юродивый, и гадила исключительно на газонах задрав голову вверх.

Ну а соседи. Им ничего не было, кроме приобретенного опыта и финансового убытка за разбитое окно, которое приехали вставлять уже другие мастера, поскольку те, предыдущие, от потрясения ушли в многонедельный запой

Люба!!!! Плачу:)))))))

Bonny2009,сей опус из серии:"Только у нас,то бишь РФ!":)))

Где-то я читала, как люди в окно диван выкидывали...

По- моему,этот рассказ назывался "Славики из мглы"


Комнату в коммунальной квартире я купил после развода с женой в лихорадочной спешке: цены росли, не хотелось покидать обжитой район, к тому же мне понравилась фамилия будущих соседей – Огоньковы.

И хотя риэлтор морщил нос, я не придал значения «первому этажу», затхлому запаху, оборванному телефону, разбитому кухонному окну и треснувшему унитазу – всё это можно было исправить. Огоньковы оказались тихими, но странными личностями – они были мертвецки бледны, с лица сантехника Димы не сходила виноватая улыбка, его жена Татьяна олицетворяла собой вселенскую скорбь, а имена их маленьких (3 и 5 лет) дочерей я забыл. Как серые мышки они шуршали в коридоре конфетными фантиками и исчезали в комнате, как только я входил в квартиру. Вообще-то Огоньковых здесь было прописано шестеро, но Таня уверила меня в том, что её мама Любовь Ивановна живёт у своего нового мужа в пригородном посёлке с мистическим названием Мга, а папа Славик – «где-то у Маньки на Охте».

Переехав в комнату, я решил проставиться и накрыл стол на кухне. Буженину и малосольную сёмгу Огоньковы ели испуганно переглядываясь, испанское вино едва пригубили, зато девочки уплетали всё подряд, как будто их только что освободили из концлагеря. Татьяна помыла посуду и, поблагодарив меня, тихо сказала: «Мы люди простые…»

Таня солгала. Огоньковы оказались не простые, а очень простые. Огоньковы жгли и зажигали – «Примой», дешёвым портвейном и палёной водкой. Я утешал себя тем, что их собутыльники – ЖЭКовские сантехники – в подпитии говорят о Дидро, Вольтере, ругают Буша за Ирак и прочат президенту Путину третий срок, однако заплёванный пол, бычки в газовой плите и несмытое дерьмо в унитазе стали кошмарной явью. «Я убираю», – оправдывалась Татьяна, а Дима блаженно улыбался.

Оказалось, у них есть ещё один жилец – огромная серая крыса, вернее крыс по имени Филя, принесённый Димой год назад из подвала. Филя был безобидный: днём играл с девочками и отсыпался в коробке из-под обуви, а ночью, как и положено крысу, рыскал по квартире, перегрыз мой интернет-кабель и проел метровую плешь в линолеуме, который я постелил на кухне. Из любопытства Филя по ночам сопровождал всех, выходящих в ванну и туалет. Таким образом я расстался с любимой девушкой, которая до сих пор заикается.

Я затеял в комнате ремонт: поменял дверь, поставил стеклопакет, установил навесной потолок, постелил дубовый ламинат, покрасил стены весёлой салатовой финской краской. «Это для детской?» – спросила меня продавщица в магазине «Макси-Дом», и я счастливо кивнул. Преображённую комнату показал Огоньковым: а вдруг они зажгутся, оживут – сорвут свисающие со стен грязные обои, отмоют закопчённые окна, потом Дима отциклюет чёрный пакет, мы положим плитку в ванной и жизнь наладится!

Ошеломлённые соседи застыли на пороге моего жилища. «Ух! – воскликнула Татьяна. – Попугаисто как! Дим, как тебе?» Дима счастливо улыбнулся, помотал головой, упал и забился в судорогах. Вызванная «скорая» увезла его с эпилепсией.

На отдых в Крым я уезжал с тяжёлым чувством, не подозревая, что всё происходящее в квартире – это ещё цветочки. Татьяна увезла дочек «оздоравливаться» к маме Любе во Мгу, оставив эпилептика Диму напиваться в кругу коллег по ЖЭКу. Отмечая июльскую получку, пролетарии уделали и без того грязную кухню до неузнаваемости, а когда я потребовал убрать, синеносый электрик Женя ответил: «Все будет нормалёк!»

Вечером я застал в квартире здоровенную бабу, которая с энтузиазмом мыла, тёрла и драила, приговаривая: «А засрали-то как! Как же всё засрали!» Я рухнул на кровать и уснул. Проснулся от истерического стука в дверь: «А платить кто будет, сволочи?!» Оказалось, слесари-интеллектуалы вызвали эту бабищу из бюро добрых услуг, сказав, что Дима за всё заплатит. Тётка орала, как мамонт, попавший в яму, а разбуженный пьяный Дима стоял рядом и улыбался… И тут прямо под ноги кричащей бабе выполз крыс Филя…

Возвращаться в Питер из тёплого уютного Севастополя мне не хотелось. Я уговорил редактора, что «попишу немного из Крыма», протянул ещё месяц, но…

Квартира встретила меня пугающей булгаковской тишиной и запахом развешанного в коридоре сырого белья. На кухонном столе красовался похоронный венок с трогательной надписью: «Любимой дочурке от мамы, мужа и деток». Скрипнула дверь и в кухню вошёл Дима – трезвый, с заварочным чайником в руках. От него я узнал, что Татьяна умерла во Мге от палёной водки, а маму Любу и её мужа Васю откачали в токсикологии, но у Васи «съехала крыша» и теперь он лежит в психушке. Хоронить Татьяну было не на что, Дима так и сказал: «Закопали в братской могиле», – а дочерей забрали родственники на Псковщину («они там не пьют и в церковь ходят»). На вопрос, куда девался крыс, Дима ответил, что с горя выбросил Филю в окно, что умный Филя пытался вернуться в дверь и дворник убил его лопатой.

До поздней ночи мы пили чай, сосед твердил о том, что бросит пить, пойдёт на работу, сделает в квартире ремонт и заберёт дочек из деревни Большие Колдыри («Им ведь надо учиться!»). Я умолял Диму держаться, предложил денег на первых порах, и он согласился взять три тысячи, со слезами на глазах обещал вернуть с первой получки, а назавтра в кухне была батарея пустых бутылок, суповая тарелка бычков и селёдочные хвосты в мойке. Пьяный Дима с блаженной улыбкой спал в ботинках на простынях, которые он постирал «для новой жизни». В изголовье стоял похоронный венок.

В дверь позвонили. «Люба! – хрипло представилась тётка с опухшим лицом. – А это муж мой Вася из Мги, его из психушки выписали. Я здесь прописана и буду жить!» Стоящий рядом Вася глупо улыбнулся, переступил порог и… обкакался.

Когда-то он был танцором в фольклорном ансамбле и своими руками построил дом во Мге, но для меня он был просто «Вася из Мглы», и жена его Люба была из Мглы, и все Огоньковы выползли из Мглы – холодной, липкой, вшивой, пахнущей бычками, мочой, блевотиной и портвейном «три топора». Не знаю, какие танцы Вася танцевал и какой он построил дом, но теперь ОНО валялось на рваном вонючем диване и вставало лишь для того, чтобы съесть на кухне тарелку похлёбки и тут же опростаться в штаны. По ночам Вася каждые 20 минут жалобно вскрикивал во сне: «Ой, мальчики, не бейте меня!» Любаша причитала, что в психушке его обижали.

Не в силах больше дышать фекалиями и слышать ночное кукареканье, я переехал жить к другу. Бросил свою комнату на произвол судьбы и летом снова уехал в Крым на два месяца, где мне было так хорошо, что я забыл о живущих где-то в Питере Огоньковых.

Мобильный телефон зазвонил в осеннем поезде Симферополь – Петербург где-то под Тулой. Сосед по лестничной клетке с тревогой осведомился, давно ли я не был в свой квартире, а узнав, что давно, сообщил: «Немедленно приезжайте! У вас там ни окон, ни дверей, и живут какие-то люди…»

В кошмарнейшую ночь моей жизни между Москвой и Питером мне снилось, как в моём разграбленном жилище на новенькой финской тахте совокупляются бомжи… Ехать с вокзала в квартиру одному было стрёмно, друг-бизнесмен встретил меня на перроне вместе со своей охраной – двумя здоровенными парнями, прихватившими бейсбольные биты. С замиранием сердца я открыл дверь подъезда – дверной проём коммуналки был занавешен грязной простынёй, ОТТУДА пахло какой-то жуткой гадостью, звучала заунывная песня. В уделанной кухне сидели и лежали на полу какие-то люди. Это были явно не джентльмены. Удивительно, но моя комната при этом оказалась нетронутой.

Дальнейшее помню как во сне: жуткие, вшивые, вонючие твари вылетали из подъезда на асфальт. Кажется, их было пять человек в кухне, ещё четверо спали поперек дивана в комнате, а во второй комнате Огоньковых спал один человек, похожий на проигравшегося в карты литературного критика Виссариона Белинского. Когда его хотели выбросить вон, он завопил, что прописан в этой квартире и зовут его Славик Огоньков!

Так я познакомился со Славиком.

Пока сосед Вова по прозвищу Эйнштейн матерясь вставлял стекла в трёх окнах, пока привозили и устанавливали в квартире по срочному заказу стальную дверь, Славик Огоньков поведал мне, что, когда я был в Крыму, Дима обварился кипятком и «загнил маленько», и положили его в ожоговую клинику, а потом приехала с Псковщины его родная сестра и забрала Диму к дочкам, «пока в Питере не подох», а муж Любаши, Вася, после очередной миски похлёбки опростался последний раз в штаны и с улыбкой помер, а сама Любаша во Мгле живёт с каким-то мужиком в Васином доме, который хочет унаследовать.

Поведал Славик и о том, что когда-то работал шофёром, а Любаша – дворником, Таня ходила в школу и дом был «полная чаша». Славик так и не смог мне объяснить, кто были эти люди, пившие портвейн на нашей кухне.

В милиции у меня заявление не приняли, пришлось полгода самому оборонять квартиру от жуткой нечисти, которая круглосуточно пёрла с улицы в окна и двери – местных алкашей, бомжей, гастарбайтеров и даже уголовников в розыске. Чтобы лишить тварей спального места, мы с другом выбросили в окно диван из одной огоньковской комнаты. В этот день я вернулся домой поздно, перед сном решил проверить состояние квартиры – пьяный Славик, обоссавшись, спал в своей комнате, а в соседней, прямо на полу (диван-то выбросили!), спал господин в красивых цветных носках. Когда я его пнул, он подпрыгнул и стал что-то лопотать по-фински. Оказалось, это финский турист, ушедший в запой во время тура в Петербург!

Постепенно от соседей по подъезду я узнал сагу Огоньковых.

Славик шоферил, пил, курил и в подпитии колотил Любашу. Потом Славик стал угонять машины и его посадили. Выйдя из тюрьмы, он ушёл от Любаши «к Маньке на Охту», там ограбил какую-то тётку и сел снова, а когда вернулся, Манька не открыла ему дверь…

Любаша вернулась в квартиру в феврале – опухшая, с фиолетовым алкогольным загаром. Домик «во Мгле» ей так и не обломился – приехали родственники покойного Васи и пинками вышвырнули её на улицу.

Теперь каждая ночь в квартире проходила по одному сценарию: после портвейна Любаша самозабвенно пела: «Я люблю тебя до слё-ё-ё-ёз!!! Лепестками белых ро-о-о-оз!!!» Потом она начинала выгонять Славика из дома: «Иди к своей б…дине Маньке!» – била его по голове эмалированным ковшиком, а на рассвете выгоняла с синяками и кровоподтёками «на промысел». Славик был хорошим добытчиком – приносил в дом пивные банки и бутылки, пищевые отходы с больничной кухни, но и к этой трапезе Любаша его не допускала. Славик стал есть из кошачьих плошек в подъезде, заболел сальмонеллёзом, обдрыстал всю квартиру, был отправлен по «скорой» в «Боткинские бараки», оттуда сбежал поздней осенью в одних кальсонах, как только «белочку почувствовал»… Инвалидскую (за съехавшую крышу) пенсию Славика Любаша пропивала за три дня. В эти дни Великий Рим гулял – покупалась водка и синявинские куры, а Славика не били и ласково называли «папочкой». Одну из кур в алкогольном бреду «славики» (так я их теперь называл) забыли в духовке, и через неделю я облазал всю кухню в поисках источника зловония. «Может, её ещё можно прожарить?» – вопрошала Любаша, вертя в руках вонючую осклизлую массу. «Да, Манечка!» – угодливо поддакнул Славик. «Какая я тебе Манечка-а-а-а?!» – и в следующее мгновение гнилая курица была размазана у Славика по лицу.

Я перестал готовить на кухне и держать там продукты, после того как в оставленном на пять минут без присмотра фарше отпечаталась пятерня (схватил кто-то на бегу сырой фарш и сожрал), перестал давать «славикам» бесконечные «тридцаточки» и «пятидесяточки» – выпив на мои деньги, они тут же принимались меня обсуждать: «Диван выкинул, гад, жить не даёт…»

В очередной раз я взорвался, когда вши «забегали» в туалете, ванной и по коридору. «У нас м…вошек нет! – заявила Любушка. – Мы моемся!» Дезстанция приехать отказалась: «В стране демократия. Без их согласия мы не имеем права переступать порог комнаты. Это нарушение прав человека!» И тут я повторно одолжил у товарища-бизнесмена его личную охрану, накупил дуста и дихлофоса. Попирая права человека, мы ворвались к «славикам», невзирая на вопли продихлофосили их с ног до головы, посыпали дустом их постели, замочили шмотки в вонючем дезинсектанте, в котором выкупали затем самих «славиков». В завершение качки с хохотом поставили Славика и Любушку под ледяной душ. Славик скулил, а Любаша грозилась пойти «к адвокату».
После этого в квартире месяц было чисто и тихо.

Страшна алкашеская месть! Через месяц, вернувшись с работы, я обнаружил на кухне шестерых азиатов, готовящих в дыму какой-то восточный хавчик. Любаша торжественно объявила, что решила сдать одну из своих комнат – жить-то не на что!!! Апокалипсис наступил во всей красе. Гастарбайтеры спали на полу вповалку, готовили какую-то вонючую дрянь, громко болботали по-своему, хорошо хоть не пили, но тошнотворный дурман «травки» пропитал квартиру. Вызванный мной участковый проверил у жильцов документы и развёл руками – регистрация в порядке, а что лежат вповалку вшестером на десяти метрах площади, так это не его проблемы. На мои уговоры подыскать другое жильё старший из гастарбайтеров указал пальцем на Любашу: «Вот мой хазайка!» Вопли о том, что нельзя сдавать муниципальное жильё, повисли в правовой невесомости…

Я задумал страшное. Последний поступок маленького человека, отчаявшегося найти справедливость: куплю на Апрашке пистолет Макарова, приглашу в квартиру журналистов, наших и зарубежных, покажу им всю эту жуткую мерзость, зачитаю приговор, а затем расстреляю Славика и Любашу прямо перед телекамерами Би-Би-Си, НТВ и Первого канала! На суде в последнем слове зачитаю открытое письмо к президенту. А потом будь что будет!

Пропивая последние сбережения, прощаясь со свободой и любимым городом, в маленьком кафе я познакомился с парнем, которому излил душу и услышал в ответ: «Не спеши, Вован, запиши мою мобилу, мы тебе поможем». Он так и не сказал, где он работает, этот парень по имени Саша, но через три дня по моему звонку в полночь в квартиру приехали шестеро здоровенных омоновцев. Сначала они по очереди заходили в комнату к «славикам» и оттуда слышались глухие удары (так бьют ботинками по рёбрам и почкам), потом погрузили гастарбайтеров в «УАЗик» и увезли навсегда. В квартире снова воцарилась тишина.

А в марте Славик поймал свою последнюю «белочку», в три часа ночи он поставил на кухне стремянку, влез на неё и стал «гонять голубей», при этом смешно вскрикивал и свистел в два пальца, пока не грохнулся на пол. Любаша уволокла его в комнату, откуда долго слышались тупые удары. Назавтра вызвали «скорую». Брезгливо кривя губы, врач сказал, что у Славика перелом шейки бедра и белая горячка. Славика увезли в больницу, известную в городе как «гвардейская истребительная», а на рассвете следующего дня соседи нашли его лежащим на лавочке у подъезда. Славик пролежал в забытьи шесть часов, потом очнулся, попросил… кефиру и после первого глотка испустил дух…

Столь скорбной тризны по соседу я не ожидал. Квартиру вмиг заполонили окрестные алкаши. Фиолетовая Любаша, отрыгивая портвейн в декольте халата, причитала: «На кого ж ты нас, папочка, покинул?!» Говорили о том, что Славик «трудно жил и отмучился». Запомнились слова одноногого алкаша: «А ведь добрый был человек! Мог бы с топором бегать, а он голубей гонял!..» Потом приехала прокуратура и скорбящих выгнали из квартиры…

Через неделю, вернувшись с работы, я оторопел. В кухне сидел человек, очень похожий на Славика, и жевал. «Толик! – представился алкаш, а на вопрос, что он здесь делает, гордо ответил: – Я ее новый муж!»

Владимир ГУД,
Санкт-Петербург

О, я как-то в студенческие годы угодила в такую квартирку на месяц в силу собственного раздолбайства, не позаботившись заранее о нормальном жилье, вместе с одной очень тихой и очень скромной девочкой, студенткой медакадемии. Весьма реалистично описано, во всех деталях, только не смешно как-то это совсем было :( Разве что у меня омоновцев/братков под рукой не было, приходилось отпинывать выносящих среди ночи входную дверь любителей бухла самостоятельно. А в соседнем доме было отделение милиции, что никому и никак не мешало.